Пропавшие без вести

— Чего же дальше! Обомлел я и сам, как огнем-то его обдало, да назад в окоп! Вот страху-то где набрался! Как заяц трясусь, думаю — тут уж теперь мне и крышка. А он ничего, не лезет. Помаленьку я выглянул. Смотрю — он далеко уже бежит. Бежит и горит, бежит и горит… Так с огнем и убег…

— Он же сгорел! — убежденно воскликнул Иван.

— Не-е, — рыжий тряхнул головой, — он убег, испугался!

— Да ты видел, когда он потух? — спросил Логин.

— До того ли! Я тоже во как напугался! Он — туды, я — сюды… Ремешок-то лопнул, и каска упала, так я побоялся поднять!

— Ты же сжег его, как тебя звать-то? — спросил Логин.

— Дмитрием звать.

— Ты же, Дмитрий, его пожег, он сгорел!

Рыжий зло усмехнулся:

— Ну, а сгорел — туды и дорога, дьяволу! Людей, как лягушек… Тьфу!

Они долго шли молча, вышли из лощины снова на дорогу, по которой по-прежнему все катили машины, брели пехотинцы.

Время клонилось уже к закату.

— Хорошо быть таким, как ты, Митя! — задумчиво сказал Логин. — Танк сжег — и сам не знаешь того. Простота!

Но рыжему послышалось что-то обидное в этих словах старика.

— Не учили меня! — огрызнулся он. — Ладно, тебя учили. Ты старый, а я молодой. Я и женат еще не был…

— Он от танка уматывал, а винтовку не бросил! — заступился Иван за Дмитрия.

— Как можно! — уважительно сказал Дмитрий. — На то ведь и дали! Она денег стоит. Казенная вещь!

— Опять ты, старший сержант, как пила, скребешь! — в сердцах огрызнулся Логин. — Десятилетку окончил? Окончил? — вдруг строго спросил он.

— Так точно, — почему-то ответил Иван.

— Вот то-то! — Логин пристально посмотрел на него и добавил: — Образованный, значит, а жизни не научился!

Иван смутился и промолчал.

Они входили в деревню, лежавшую в котловине по берегу неширокой реки. На деревенской площади скопились беженцы и до сотни телег с привязанными за рога коровами. На телегах сидели женщины и ребята среди скарба. Кучки бойцов расположились по берегу на траве. Машины с громоздким грузом обмундирования, фургоны, полные раненых, станковые пулеметы в конных упряжках — чего только не было тут!

В группе командиров у въезда в деревню слышался громкий спор о том, где выставить боевое охранение. С больших, накрытых брезентом машин старшина и несколько бойцов щедро давали всем подходившим красноармейцам по целой буханке хлеба. Четыре заночевавшие кухни уже сварили горячую пищу и раздавали всем, кто подходил с котелком.

Усталый седой полковник в длинной кавалерийской шинели подошел к одной кухне и приказал выдать пищу гражданским беженцам. Тотчас образовалась необычайно тихая, молчаливая очередь женщин и ребятишек с кастрюлями, мисками и горшками. Мужчины — колхозники и городские — не подходили к кухням, стеснялись. Да и вообще они как бы стыдились того, что они не в армейской форме…

— Хоть брюхо согреть! — блаженно выдохнул Дмитрий. — В окопе способнее спать, братцы, — сказал он своим товарищам. — Вон там, на верхушке, я примечаю, бойцы в окопах — лезем туды.

Иван и Логин без слов согласились. Они выбрались из котловины за деревню, на гребешок, где были нарыты окопы, по дну которых уже кем-то была настелена смятая солома, подыскали пустой окопчик и только тут принялись за еду.

Потом втроем покурили. К ним в окоп спустился четвертый товарищ, попросил табачку. Иван угостил его.

— Меня Николаем Шориным звать, — сказал новый боец. — Мне первому, что ли, не спать велишь, старший сержант?

— А зачем я велю не спать? — удивился Иван.

— А в карауле кто же?! — возразил тот.

— Ну ладно, с тебя начнем! — согласился Иван, довольный подсказкой, поняв, что само звание делает его среди них старшим.

Уже ночью Николай разбудил рыжего Дмитрия.

— Айда, становись дневалить, — сказал он, снимая каску со своей головы и отдавая рыжему.

— А чего ты мне каску свою даешь? — удивился тот.

— Как же ты на посту стоять будешь? Без головного убора? Тьма ты египетская! Отстоишь — тогда мне воротишь. Да утром в деревню спустись — там интендантский обоз, хоть пилотку какую возьми у них. Им ведь не жалко!

Дмитрий, с избытком отбыв свой срок на посту, хотел разбудить Логина, но Иван уследил:

— Не трогай старика, пусть себе спит. Я подневалю.

Перед рассветом Ивану всегда казалось особенно трудно и зябко стоять на посту. Зато он любил, когда настает утро и все вещи, выступая из мглы одна за другой, привлекают внимание и радуют глаз четкостью своих очертаний, яркостью своих характеров. Даже пейзаж без живых существ сам живет и с каждой минутой все более наполняется жизнью, а уж когда пролетит первая птица, пробежит собака, взревет корова и заголосят петухи, то часовой становится совсем уж не одинок.