Пропавшие без вести (Кодекс бесчестия)

— Нет. Это была нелепая, чудовищная случайность. Любая война — это цепь случайностей. И более ничего. Политики могут начать войну. Дальше им остается только хвататься за голову. В Афган планировалось ввести войска на два-три месяца. Завязли на десять лет. Порядок в Грозном хотели навести за два часа. Завязли бессрочно. Ладно. Я был на месте через двадцать минут. Решение нужно было принимать очень быстро, пока слухи о взрыве не разошлись. Я связался с Москвой. Мне дали добро. Часового отправили в госпиталь, командира полка и начальника аэродромной охраны отстранили от должности. Сразу же передали в эфир сообщение, что на аэродроме совершена диверсия. Шифром, который был известен Ахмед Хану. Подняли по тревоге войска, разослали ориентировки на диверсантов. На майора Калмыкова и на двух наших агентов-таджиков. Тем же шифром.

— А майор Калмыков в это время сидел с женой в Большом театре и знать ничего не знал.

— Да. Его доставили на «Су-27». В девять утра по местному времени он был в Кандагаре. На «бэтээре» его и таджиков вывезли в предгорье. Инсценировали погоню, «бэтээр» взорвали. Буран еще не кончился, так что все прошло чисто. Им нужно было добраться до горного кишлака на границе с Пакистаном и там затаиться.

— Почему на роль диверсанта выбрали его?

— У нас не было времени вводить в комбинацию кого-то другого. Он был готов к этой роли. Работал в Афгане с восемьдесят первого по восемьдесят четвертый, владел ситуацией. Восточная внешность, это у него от матери-узбечки. Еще с детства знал узбекский и таджикский, свободно говорил на пушту, дари и урду. Он был лучший. Опасность он чувствовал на уровне подсознания, у него было очень мощное биополе. Он был прирожденным разведчиком. И главное — у него была практически готовая легенда. Мусульманин, вынужденный скрывать свою веру. Отчисленный из академии ГРУ по религиозным мотивам. Тайно сочувствующий «джихаду». При всей своей изощренности Восток в чем-то очень простодушен. Верность исламу сомнениям не подвергается. Особенно когда она подкреплена серьезным делом. А взрыв эскадрильи «шурави» — это очень серьезно. Ответил я на твой вопрос?

— Да.

— Прикрыли мы его очень тщательно. В Кандагаре провели заседание трибунала. Майор Калмыков был разжалован, лишен всех наград и заочно приговорен к смертной казни. Приказ об этом был зачитан в войсках. Это подкрепило его легенду. В ней было только одно слабое место. Мы были вынуждены задействовать его под своей фамилией. Времени на подготовку других документов не было. Но он знал, на что шел.

— Вы не допускали, что он может отказаться?

— Майор Калмыков. Отказаться. Не мог.

— Что было дальше?

— Через полтора месяца их нашла агентура Ахмед Хана. К тому времени среди моджахедов об их подвиге уже ходили легенды. Неизвестные герои, устроившие диверсию на аэродроме «шурави». Их переправили в Пешавар, встретили с почестями. Калмыкова принял сам Ахмед Хан. Потом началась проверка. Проверяли его со всех сторон, но легенда выдержала. Теперь ты понял, почему я ничего не мог сообщить его жене, почему не мог даже подойти к ней?

— Не совсем.

— Для прокачки Калмыкова были задействованы все каналы. В том числе и агентура ЦРУ в Москве. За Галиной следили. Мы не могли ничего для нее сделать, потому что это значило расшифровать его.

— Теперь понял. Вы его не расшифровали.

— Да. Он выдержал проверку и стал вторым человеком в контрразведке моджахедов. Ему доверял Ахмед Хан. Калмыков был его советником. Он знал систему работы ГРУ, знал нашу армию, наши методы. Впрочем, что значит доверял? Азия — это серпентарий. В разведке редко кому доверяют до конца. В Азии никому не доверяют вообще. Четыре года Калмыков жил в этом гадюшнике. Работал, создавал агентуру. Тысячи наших матерей должны молиться за него, он спас жизнь их сыновьям. Зорге. Абель. Ким Филби. Да они рядом с ним не стояли! По сравнению с ним они работали в курортных условиях. «Каскад» был лучшим диверсионно-разведывательным отрядом со времен Отечественной войны. Лучшим, говорю я тебе. А Калмыков был лучшим в «Каскаде».

— Что было в восемьдесят восьмом году?

— Ничего хорошего.

— Это я уже понял.

— Ничего ты не понял. Никто этого так и не понял. Нельзя было уходить из Афгана. Никому это было не нужно. Ни нам, ни американцам, ни самим афганцам.

— Но Америка требовала вывода наших войск.