Пропавшие без вести

— Он, Володя, просто трус, тряпка, — возразил Емельян. — Ведь он кадровый военврач. Варакин говорит, что у него два ордена и медаль «За отвагу». В Красной Армии он был хотя формалист и службист, но фронтовик, а тут растерялся. Видишь, он даже не понимает, что ты недоволен этой добавкой пайка, что ты оскорблен одобрением немца… Он и с Людмилой сошелся не потому, что она предательница. Она для него просто добавка к тому же добавочному пайку… «Миленький мой кусочек»! — вспомнил Баграмов.

— Вот и надо таких убивать! — непримиримо отрезал Клыков.

— Ну что ты, родной! Цыкнуть, как на собаку, — он и хвост подожмет, — возразил Емельян. — А Михаил Степаныч что же моргал перед генералом?

Суровое выражение сразу исчезло из глаз Володи. Теплая ребячья улыбка осветила его лицо.

— Да что вы! Как же моргал! Михаил Степаныч им выложил все под конец. Он же сам по-немецки, без всякой Людмилы. Так Вишенин потом ему пригрозил, что совсем отчислит его из отделения. С этим Михайло Степаныч меня и послал. Я потому вам и говорю, что прикончить Вишенина…

— Болтает он языком, Володя. Никуда он его не отчислит, — сказал Баграмов. — Ну, а конфликт есть конфликт. Скажи Михаилу Степановичу? что утром ему сообщим решение Бюро.

Пришло время взять в руки хирургию и «иннер», чтобы обезвредить разлагающее влияние Вишенина и Гладкова.

Бюро в тот же вечер решило направить в хирургию майора Кумова, на подкрепление Варакину, Пацюку и Клыкову. Кумова переводили из ТБЦ под предлогом срочной операции ущемленной грыжи.

С вечера майор лег в постель. Леонид Андреевич и Глебов несколько раз заходили к нему, озабоченно покачивая головами, вслух настаивали на необходимости операции. Товарищи из больных сочувственно бодрили майора, желали удачи…

После обеда санитары уложили Кумова на носилки и понесли в хирургию, сразу в операционную, где его уже ожидали Варакин, старший хирургический фельдшер Саша Пацюк и Володя Клыков.

Пока Вишенин вкушал свой послеобеденный отдых, Варакин сделал майору разрез и наложил в надлежащем месте шов, который не мог вызвать сомнений в характере произведенной операции.

После этого Кумов вынужден был несколько дней пролежать в персональном «ревире» хирургии, чтобы соблюсти правдоподобие мотивировки, по которой его перевели из ТБЦ-отделения в хирургическое.

Дня через три врачи хирургии узнали, что по приказу Вишенина для выписки из лазарета создается врачебная комиссия.

— Чует, что всех возмутил. Прячется за чужую спину, прохвост! — сказал Варакин Кумову, навестив его перед самым обеденным перерывом. — Ведь если выписывать будет комиссия, то как будто и вина уже не его.

— Ах, вот как! — живо воскликнул Кумов. — Значит, мне больше этой комедией с грыжей заниматься некогда. Пойду с ним разговаривать! — Он резко сел на постели и потянулся за сапогами.

— Товарищ майор! Ради бога! Ведь вы не первый и не последний с подобною «операцией»! Нельзя еще вам ходить! — взмолился Варакин. — Я сам с ним расправлюсь.

— Тогда идите, немедленно расправляйтесь. Не можем же мы допустить, чтобы этот мерзавец творил, что захочет! — возмущенно сказал Кумов. — Вы, кажется, с ним служили? Он был коммунистом?

— Да коммунистом он именно был. Я уж управлюсь, не беспокойтесь, — уверил майора Варакин.

Варакин пришел к Вишенину, как раз когда тот возвратился к обеду в свою комнатку. Весь лазарет знал о том, что Людмила именно в этот час приходит к старшему врачу. Для откровенного разговора с Вишениным нельзя было выбрать менее подходящее время. Но Варакина это не остановило.

— Здравствуй, Осип Иваныч! — произнес он с порога и сам изнутри накинул дверной крючок.

— Здравствуй… — растерянно пробормотал Вишенин. — Очень рад, товарищ Варакин! Живем бок о бок, а не заходишь… Садись. Ложка есть, доставай!

— Спасибо, я сяду, но есть не хочу. Михаил опустился на табуретку.

— Я очень рад, Михайло Степаныч, хоть ты и нежданно, — смятенно и несколько даже заискивающе заговорил Вишенин. — Я сам хотел тебя пригласить вечерком как-нибудь…

— Считаешь, что я не вовремя?! — насмешливо заметил Варакин. — Ничего, пообедаешь без Людмилы. Так будет спокойнее. Ведь я по-русски с тобой говорю, переводчица нам не нужна! Да и пришел я к тебе не в гости. Вели-ка ее сюда не впускать, — потребовал Михаил не терпящим возражения голосом.

Он подождал, пока Вишенин позвал санитара и что-то ему прошептал, потом опять запер дверь и в выжидательном беспокойстве сел на прежнее место.

— Что же, Вишенин, ничему ты не научился после того, как тебя выгнали из ТБЦ? — сказал Варакин.

— А чему? — удивился Вишенин. — Впрочем, я слышал, что некоторые недовольны этой ревизией… Ну что ж я скажу, Михайло Степаныч… Я бы не сделал ошибок, если бы ты и другие держали со мною контакт…

— Брось, Вишенин! — остановил Михаил. — Какой там к черту контакт, когда ты с гестаповкой спутался! Ведь это не личное дело. Советские люди больше тебе доверять не могут… Мне поручили с тобой поговорить откровенно.