Мне немного легче спится по ночам оттого, что Ава за тысячи миль от меня. А вот Колин по-прежнему ближе, чем хотелось бы, подключен к системе жизнеобеспечения в лечебном учреждении длительного ухода в Оук-парке. Если верить тому, что я читала в Интернете, это одно из лучших — и самых дорогих — учреждений в штате. Скорее всего, Ава пустила на это деньги, вырученные с продажи красивого дома в Викер-парке. Я прекрасно знаю, что она делает: разрушает собственную жизнь, бежит навстречу чему-то чуждому, что поможет ей покаяться. Я сама так делала.
Я приходила к Колину только один раз, выдав себя за кузину из другого штата. Не смогла даже войти в палату: ощущение его рук вокруг моей шеи все еще было таким сильным, что я едва не задохнулась от ужаса. Какая ирония, сказала я своему новому психотерапевту, что моя собственная паника справляется с задачей не хуже, чем его руки той ночью. Не дает мне дышать. Теперь это происходит слишком часто, отчего я прижимаюсь к стенам, прячусь по углам и переулкам, учащенно дыша и закрыв руками лицо. Похоже, мое тело не хочет, чтобы я слишком быстро забыла этот урок.
Стоя в дверях, я смотрела на Колина, чье серое, тощее и, наверное, неприятно пахнущее, если подойти ближе, тело лежало там, на кровати. Такое существование — просто лежать без сознания — казалось мне бессмысленным, но Ава, несмотря на свой стальной стержень, несмотря на игру в Бога, не смогла заставить себя отпустить его. Наверное, это подходящее наказание за все те жизни, что он разрушил. Я знала, что Ава никогда не согласится на отключение его от системы жизнеобеспечения. Она никогда не закроет глаза на возможность того, что однажды он, может быть, откроет глаза и начнет дышать сам. Впрочем, я, как никто другой, понимаю ее. Я испытала похожее чувство облегчения, когда выяснилось, что Неизвестная — это не Мэгги. Вероятность того, что когда-нибудь они вернутся, наши утраченные родные, слишком опьяняет, чтобы забыть о ней.
Поэтому я смотрела на Колина и искала какой-нибудь признак того, что он еще там, что под его опущенными веками машина его разума все еще работает. Сводит вместе синапсы, зажигает нейроны, пробуждает сны. Ведь именно этого я теперь боюсь больше всего — что однажды Колин Маккарти проснется.
— А что же дальше? — спрашивает журналист, хотя его глаза слегка остекленели, словно он понял, что не добьется от меня никаких откровений.
— Третий сезон, — отвечаю я.
— Так вы уже над чем-нибудь работаете? — чуть оживившись, спрашивает он.
— Мы обдумываем кое-какие варианты.
— Насчет Мэгги? Как думаете, вы когда-нибудь вернетесь к делу сестры?
Мэгги. Вспоминаю сообщение, которое получила на телефон на прошлой неделе. Уведомление с Инстаграма. Личное сообщение от татуировщика в Юкрейниан Виллидж.
Мне пришлось перечитать мое первоначальное сообщение, чтобы вспомнить, о чем я спрашивала этого человека. Речь шла о татуировке в виде синей ящерицы, фото которой он выложил много лет назад. Я отправила сообщение в ту первую ночь в «Матильде», убивая время, пока Кэри наливал мне выпить. Когда я должна была бегать.
Год назад, получив подобный ответ, я помчалась бы в этот тату-салон и потребовала бы записи этой клиентки. Мэгги. Возможно, она здесь. Возможно, она в Чикаго.
Но потом я вспомнила. Если она была здесь и могла свободно зайти в тату-салон, чтобы заказать копию любимой детской игрушки — грустное напоминание о семье, которую она бросила, и жизни, от которой отказалась, — она также должна знать, что и я здесь. Мою фотографию напечатали во всех крупных газетах. Я словно предупреждение: журналистка-любительница, откусившая больше, чем смогла проглотить. Слишком сблизившаяся со своим объектом, утратившая объективность и едва не погибшая из-за этого. Так что я знаю: если Мэгги где-то здесь, она не хочет, чтобы ее нашли. Ни я, ни кто-либо еще.
Да и хватит с меня погони за призраками.
— Мне кажется, есть еще немало других девушек, которых стоит попытаться найти.
Говоря это, я замечаю свое отражение в окне кафе, и мне даже приходится посмотреть повнимательнее. Потому что теперь, когда я слегка отрастила волосы и покрасилась в более темный цвет, я едва узнаю себя с такого расстояния. Иногда, заметив свое отражение издалека, я практически принимаю себя за Аву.
Благодарности