Пропавший без вести

Но поскольку он всецело сосредоточился только на Деламарше, тем более что сопротивление того возрастало и он чувствовал, как все яростней упирается упругое тело противника, он начисто забыл, что дерется с Деламаршем не один на один. Однако скоро, слишком скоро ему пришлось об этом вспомнить, ибо внезапно ноги перестали его слушаться – это Робинсон, подкравшись сзади, с гиканьем бросился на пол и схватил его за лодыжки. Карл со вздохом отпустил Деламарша, который и после этого по инерции все еще пятился. Необъятная фигура Брунельды возвышалась посреди комнаты: широко расставив ноги и слегка присев от возбуждения, она жадно следила за развитием событий. Словно сама участвуя в драке, она пыхтела как паровоз, грозно вращала глазами и, сжав кулаки, наносила незримому противнику короткие, неуклюжие удары. Деламарш сдернул с головы халат, ну и теперь, когда он снова все видел, поединок как таковой кончился – началось наказание. Схватив Карла за грудки, Деламарш шутя оторвал его от пола и, даже не удостоив взглядом, с такой силой отшвырнул от себя, что Карл, отлетев на несколько шагов и со всего маху врезавшись в шкаф, в первый миг оглушительной боли, молнией пронзившей затылок и позвоночник, даже не понял, что это от удара о шкаф, и решил, что Деламарш каким-то образом ухитрился напасть на него сзади.

– Ах ты, мразь, – услышал он сквозь черноту, зыбкой пеленой подступающую к глазам, гневный крик Деламарша.

Теряя силы, он стал медленно оседать на пол, и следующие слова Деламарша: «Ну, подожди у меня!» – донеслись до него уже только слабым отголоском.

Очнулся он в полной темноте, видимо, была еще глубокая ночь, и только из-за портьеры в комнату проникал робкий отсвет лунного сияния. Где-то рядом слышалось ровное дыхание спящих, по самому громкому он сразу узнал Брунельду – когда разговаривала, она пыхтела точно так же; однако точнее установить, кто и где спит, было совсем непросто – казалось, мерное сопение заполнило собой всю комнату. Лишь теперь, оглядевшись и мало-помалу придя в себя, Карл вспомнил, где находится, и тут не на шутку испугался, ибо, хотя все тело у него ныло и от боли страшно было шелохнуться, он только сейчас сообразил, что, возможно, серьезно ранен и истекает кровью. И действительно, в голове он чувствовал непривычную тяжесть, а все лицо, шея и грудь под рубашкой были мокрые, – неужто от крови? Надо поскорее на свет, как следует разглядеть, что с ним, может, его вообще изувечили, тогда-то уж Деламарш наверняка его отпустит, только калекой кому он нужен, тогда он и вправду пропал. Ему вспомнился парень с провалившимся носом, и на секунду он даже закрыл руками глаза.

Потом он непроизвольно вспомнил о двери и, ползком, на четвереньках, ощупью двинулся в ту сторону. Вскоре пальцы его наткнулись на сапог, а в сапоге нащупали чью-то ногу. Это, конечно, Робинсон, кто же еще додумается спать в сапогах? Значит, ему приказали лечь в прихожей перед дверью, чтобы не дать Карлу улизнуть. Но разве они не знают, в каком он состоянии? Он пока что и не помышляет о бегстве, ему бы на свет выбраться. Что ж, раз в дверь нельзя, надо ползти на балкон.

Обеденный стол оказался совсем не там, где стоял вечером, а тахта, к которой Карл, разумеется, приближался с особой осторожностью, вообще была пуста, зато посредине комнаты, на самом ходу, он наткнулся на какую-то странную, но очень плотно сложенную груду из одежды, покрывал, занавесок, подушек и ковров. Сперва он решил, что это просто небольшая куча разного тряпья наподобие той, что он вчера переворошил в кресле, когда искал ключ, – наверно, ее второпях сбросили на пол, – но, ползя дальше, он с изумлением обнаружил, что это целая свалка вещей, зачем-то специально извлеченных на ночь из шкафов, где они хранились днем. Ползком огибая груду, он вскоре догадался, что это грандиозное спальное ложе, на котором, как он убедился путем осторожного ощупывания, почивают Деламарш и Брунельда.

Теперь он знал наконец, кто где спит, и поспешил на балкон. Здесь, за портьерой, был совсем другой мир, очутившись в котором, Карл с облегчением встал на ноги. Наслаждаясь свежестью ночной прохлады и ярким светом луны, он несколько раз прошелся по балкону туда и обратно. Потом глянул вниз, на улицу: там было совсем тихо, правда, из ресторана еще доносилась музыка, но приглушенно, да дворник у подъезда подметал тротуар, – с трудом верилось, что там, где совсем недавно в несусветном тысячеголосом гаме беспомощно тонули вопли кандидата, теперь только мягкое шарканье метлы по мостовой нарушает сонную тишину.

Скрип отодвинутого стола на соседнем балконе привлек внимание Карла – там, оказывается, кто-то сидел и занимался. Это был молодой человек с острой бородкой, которую он, склонившись над книгой и сосредоточенно шевеля губами, то и дело пощипывал. Он сидел лицом к Карлу за маленьким, заваленным книгами столиком, лампу со стены он снял и приспособил тут же, зажав патрон между двумя толстенными книгами, яркий свет этой лампы освещал его с ног до головы.