Пропавший Бог

Сказать, что мне стало и впрямь стыдно – не сказать ничего. Но только не мне из прошлого. Сейчас. Её поступок на войне, когда она выступала за чернокрылых ирамитасов, конечно, был достаточно глуп, однако… Погодите.

В моей голове что-то переклинило, и я, только встав, тут же осел на пол.

Первая война с ирамитасами. Тогда ведь поступило сообщение от отца: убить предателя, убить Пенелопу. Но это не он. Я точно теперь понимаю, что не отец, поскольку в одном из сражений, когда он уже не выдержал и громыхнул, в голосе было полное непонимание. Бог и понятия не имел, что творится в настоящем Раю!

Пенелопа. её заставили убить мои собственные братья.

Глаза застелили слёзы, и я тут же вышел на улицу и громко, во все горло проорал:

– Чёртовы предатели! – в голосе отчетливо послышались все муки и страдания, которые принесли мне братья.

Если после такого отец скажет, что им место в Раю, то я сам сойду на Землю. Найду Люцифера, извинюсь перед ним, и мы вместе сядем пить вино, а может, чего и покрепче. К чёрту все эти принципы, к чёрту всех этих архангелов. Я ухожу на Землю. Останется только найти Отца. Душа слишком ныла.

Осев на землю, меня пробило на слёзы. На горькие, солёные, те, которыми оплакивают погибших в боях. Как же я их ненавижу всем своим сердцем. Они сыграли на моём доверии. На том, что я слушал Отца. Точнее, думал, что его.

Спохватившись, я побежал в комнату жены.

Она уже приготовилась ко сну. Как обычно, всегда нежная и такая красивая.

Сжимая руки в кулаки, я стиснул зубы и жалобно всхлипнул.

– Прости меня, – шепнул сквозь слёзы и присел на кровати.

Пенелопа вряд ли слышала или видела меня. Вряд ли даже могла почувствовать, но я видел её глаза – те, которые так давно полюбил. От которых ждал детей даже больше, чем встречи с родным Отцом, а Судьба решила так поиздеваться надо мной. Какая же она всё-таки тварь.

– Обещаю, как только мы найдем Отца, я найду тебя в Параделе и извинюсь, поклянусь снова в верности, пообещаю, что более никогда не найду себе никого, ведь ты была единственным ангелом, кто терпел мой отвратительный характер, – прошептал я, рвано вздыхая и оставаясь на кровати.

На душе скреблись кошки, а совесть не давала воздуха душе.

Зачем не отрёкся хотя бы на секунду от веры и не поставил под сомнения слова братьев, которые так сладко заливали мне о приказе Отца? Так сладко и так отвратительно, что хотелось прям сейчас найти их и убить.

Я просидел над Пенелопой всю ночь, до самого рассвета, который тонкими лучами скользнул по её нежному лицу, пробуждая ото сна и заставляя смешно зажмуриться.

Сейчас хотя бы не жалел об одном: что в такие моменты дарил ей самую нежную ласку. Мягкий поцелуй в лоб, бархатный шёпот на ушко. А она и улыбалась, смеялась, говорила, что пора вставать, а мне хотелось ещё.

Встав, я призраком смотрел на себя из прошлого. Счастливого и не запутавшегося в том, где правда, а где ложь. Где та самая грань, когда следует отречься от истины, а когда слепо доверять? Лишь сейчас пришло осознание: запутался ещё больше, а желание продолжать путь становилось всё меньше.

Выйдя на улицу, я принялся дожидаться девочек. Если в тот день не смог присутствовать, то хоть сейчас есть возможность искупить вину и посмотреть за тем, как они весело будут резвиться в воздухе. Пусть и неумело, и даже дурашливо, но я смогу увидеть, что будут чувствовать девочки в их самую первую тренировку, когда Варахиил, как обычно, строя из себя жёсткого командира, построит детей и станет давать им первые наставления.

А вот и они. Бегут, не видя под собой камней и мешающихся веток.

– Аккуратней только! – крикнула им напоследок Пенелопа, но сёстры уже ничего не слышали: резво направились в сторону школы.

Забавно, но я даже не замечал, что в детстве они больше любили бегать, чем летать. Вероятно, причиной тому была безудержная активность.

– Катрин, догоняй! – и смех.

– Михаил? – только я дошёл до школы, как меня кто-то окликнул.

Судьба. Эту стерву я узнал очень легко. Ещё со времен, когда она сидела с нами за одним столом.

За спиной тут же вспыхнул ангельский меч, и я без раздумий занёс его над ней и тут же остановился. Не мог?

– Даже не пытайся. Ты этого не сделаешь, – ровно произнесла она, скрещивая руки на груди. – Не забывай, я прописываю твою жизнь и жизни остальных существ и знаю, что ты будешь или не будешь делать. Убери клинок, – мягко попросила Судьба, и я тут же послушался.