Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек

Обезьяна тоже бурно радуется встрече. Она вскакивает к мальчикам на плечи и дергает их за волосы. С ней лучше не связываться — зверек злобный и больно кусается, совсем как настоящий Макакус.

Хозяйка с интересом слушает рассказы о новых книгах и о том, что с нынешнего года вводится латынь.

—      Господи помилуй! — говорит она. — Как вы только все это терпите? Чего доброго, у вас от учености голова отвалится! Ну к чему вам эта латынь? Неужто вы станете разговаривать со мной на латинском языке? Вот потеха-то будет!

—      Да, — вздыхает Тюгесен, — плохи наши дела. Мучиться еще четыре года. В лучшем случае. Кто помнит, на сколько лет посадили в тюрьму этого Альберти²⁶? Кажется, на восемь. А нас заставляют торчать в школе целых двенадцать лет. Да и вряд ли с арестантами обращаются так скверно, как с нами.

—      Но ведь учение — добровольное дело, — возражает хозяйка. — Взять, к примеру, меня. Никто не заставлял меня учиться двенадцать лет подряд. Да и, слава богу, в мое время не слыхали о таких школах. Правда, я не такая ученая, как вы. Один бог знает, чем все это кончится. Просто страшно за вас делается.

—      Что правда, то правда, — вздыхает Рольд.

Однако сейчас мальчики не размышляют о будущем. Довольно с них тех мучений, что приносит каждый день. До будущего еще далеко, так далеко, что об этом даже не хочется думать. Впереди четыре года учения и четыре годичных экзамена. А затем еще надо учиться в университете, и на это тоже уйдет много лет. Но хорошо уже то, что в университете по крайней мере не раздают оплеух. Никто уже не будет бить тебя по лицу грязными ручищами.

—      А нельзя ли еще одну порцию? Вон того, фисташкового...

—      Конечно, можно. А ты не забыл, что должен мне кое-что с прошлой весны?

—      Помню, все помню. Но, знаете, после экзамена мне совсем не давали денег. Дома все ходили как пришибленные.

—      Тюгесен, ты слишком много ешь!

—      Заткнись! Избавь меня хоть здесь от дурацких острот господина Бломме!

—      Да, лектор Бломме. Уж он попьет нашей крови в этом году. Небось всю душу вымотает.

Глава 35

Отныне «Черная рука« именуется «Манус Нигра». Латынь, изучаемая в школе, входит в жизнь. Однако интерес к тайному обществу заметно ослабел. Члены общества разослали кое-кому анонимные письма с жуткими, таинственными угрозами. Однако на них почему-то никто не реагирует. И вообще все это уже надоело. Один только Могенсен по-прежнему страстно увлекается игрой. Остальным она кажется чересчур детской.

Мальчики сильно вытянулись. Непривычно звучат их огрубевшие голоса. Подростков освободили от уроков пения, и в четверг они возвращаются домой на час раньше обычного.

Многие заметно подурнели. Почти у всех выступили угри. Эллерстрем уже не тот хорошенький и аккуратный мальчуган в матроске и коротких штанишках, каким его все знали. Нос у него усиленно растет в длину, а остальные черты лица пока что отстают.

Бломме уже начал звать его просто «Эллерстрем» вместо прежнего доверительного «Эдвард». А это дурной признак.

Для мальчиков настало время, как говорится, подтвердить обет, данный во время крещения, и стать настоящими христианами. Ради подготовки к конфирмации учеников несколько раз в неделю освобождают от уроков. Несказанную радость приносит этот неожиданный перерыв среди школьного дня, и мальчики используют его в свое удовольствие. Дела хозяйки лавчонки идут превосходно.

Готовит мальчиков к конфирмации не какой-нибудь рядовой приходский священник. Наставником большинства учеников стал модный столичный пастор. Блестящий проповедник, любимец буржуа, он с кафедры изрекает смелые и злободневные политические суждения. Его проповеди печатает «Моргенбладет».

Пастор — элегантный остроумный человек, оратор с незаурядным актерским дарованием. Готовясь у него к конфирмации, мальчики не скучают. По крайней мере не знают скуки те, кто в школе учат латынь и потому способны оценить тонкий ум наставника.

Время от времени он приглашает нескольких избранных к себе домой, в свою уютную, изысканно обставленную холостяцкую квартиру. За чашкой чая они обсуждают религиозные и общечеловеческие проблемы.

Родители Харрикейна недовольны, что их сын не принадлежит к числу избранных.

—      Воображаю, как ты держишься на занятиях, — говорит ему мать, — верно, молчишь, словно воды в рот набрал, и пастор тебя не замечает. Неужто так трудно сказать что-нибудь умное, чтобы он обратил на тебя внимание!

Каждое воскресенье теперь приходится отправляться в церковь — пастора надо уважать. Впрочем, пожалуй, в церкви сейчас вполне терпимо. У пастора — внушительный вид. Умное лицо четко выделяется на фоне старых каменных плит с изображением распятого Христа. А на черной сутане поблескивает Рыцарский крест.

Говорит он вдохновенно и порой бросает такие остроумные замечания, что прихожане готовы смеяться и аплодировать. Неудивительно, что церковь всегда переполнена. Больше всего пастором восхищаются дамы. Так восхищаются, что пастор вынужден воззвать к ним с самой кафедры: он умоляет больше не присылать ему вышитых подушек для дивана.