Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек

Особое место в послевоенном творчестве Шерфига занимает роман «Скорпион». Это произведение было создано в годы «холодной войны» по прямому заказу коммунистической партии. В Дании шел в это время скандальный процесс, так называемое «дело Паука», в ходе которого были выявлены такие злоупотребления правительственных чинов, столь постыдная коррупция и тесная связь между воротилами черного рынка и полицией, что результаты расследования были поспешно засекречены. Именно история этого процесса и стала основой сюжета романа «Скорпион», печатавшегося отдельными главами в газете «Ланд ог Фольк».

Поскольку коммунистическая газета в тот период непрестанно подвергалась судебным преследованиям, Шерфиг сделал все возможное, чтобы самые ядовитые разоблачения, заключенные в романе (кстати сказать, основанные на документальном материале), не могли стать поводом для привлечения газеты к суду. Этим объясняется неопределенность места действия (хотя любому читателю-датчанину сразу же ясно, что это — Копенгаген), вымышленные "космополитические» названия улиц и имена героев и т. д. Эта вынужденная мера стала дополнительным сатирическим приемом, так как убедительно свидетельствовала об ущербности хваленой «свободы слова».

Но роман «Скорпион» интересен не только остротой политической сатиры. В нем мы встречаемся с героем, казалось бы, очень близким по своему характеру к персонажам «Пропавшего чиновника» и «Загубленной весны». Скромный школьный учитель Карелиус, законопослушный и мирный обыватель, волею обстоятельств оказывается вовлечен в скандальный процесс и едва не становится жертвой продажного правосудия. В отличие от Амстеда, Карелиус, однако, не воспринимает все происходящее как должное и отнюдь не склонен провести остаток своих дней в тюрьме. Хотя даже и в финале романа он далек от активного протеста, все пережитое рождает в Карелиусе ощущение беспокойства и неясное представление о необходимости каких-то изменений в существующем порядке вещей. «Маленький человек» не остался прежним, он начинает прозревать, он не безнадежен — таков оптимистический вывод, к которому приводит нас автор.

Уже в повести «Мертвый человек» наметились многие особенности, ставшие затем характерными для всех произведений Шерфига в этом жанре. Прежде всего, это композиционный прием «ложного детектива». Во всех романах завязкой сюжета служит таинственное событие — нераскрытое убийство, подозрительное исчезновение, смерть при сомнительных обстоятельствах. И во всех романах автор умело переключает внимание и интерес читателя с детективной линии на истинное содержание произведения. Дочитав роман до конца, мы иногда так и не обнаруживаем разгадки тайны или попросту успеваем утратить к ней интерес. Справедливо замечает один из исследователей творчества Шерфига, что как образцы детективного жанра его романы «никуда не годятся», — писатель и ставил себе иные цели. Вместе с тем загадочные события, открывающие роман, не только призваны увлечь читателя с первых же страниц, но и входят органически в сложный комплекс социальных проблем, составляющих его содержание.

Манера повествования, избранная Шерфигом в первом романе, так же в основном сохраняется в его последующих произведениях. Нарочито бесстрастный тон, почти полное отсутствие комментариев и отступлений, лаконичность описаний и характеристик призваны как бы подчеркнуть объективность авторской позиции: писатель, казалось бы, лишь констатирует происходящее, не высказывая своего отношения к событиям и персонажам. Однако за этой сдержанностью скрывается тонкая ирония и едкий сарказм, сострадание к своим героям или неприязнь к ним. (Особенности стиля Шерфига делают его произведения очень трудными для перевода — при кажущейся простоте и прозрачности почти каждая фраза многозначна и полна скрытого смысла.) Именно эта мнимая объективность авторской позиции позволяет Шерфигу достигать необычайно сильного сатирического эффекта, когда он в повести «Пропавшая обезьяна» включает в текст заумные рассуждения, дословно цитируемые из подлинных работ «теоретиков» модернистского искусства, или в романе «Замок Фрюденхольм» использует материалы прессы и официальные документы периода оккупации, содержание которых явно противоречит истинному положению вещей, изображаемому в книге.

Интересно, что если в «Мертвом человеке» повествование велось от первого лица, и рассказчик отчетливо идентифицировался с автором (в некоторых местах он даже назван по имени), то в дальнейшем Шерфиг полностью отказывается от такого приема. Сознательно «удаляясь» со страниц своих произведений, писатель, однако, не лишает читателя своего присутствия: мы все время испытываем ощущение, что рядом с нами находится умный, наблюдательный, обладающий огромным чувством юмора собеседник, который не желает навязывать нам свои суждения, но предоставляет в наше распоряжение весь материал, необходимый для того, чтобы мы эти суждения вынесли самостоятельно.