Пропавший канцлер (СИ)

Скатившись с лежака и упав на колени, Завалка схватилась за голову. Слова солдата поразили её, но не горем, что в них сквозило, а ненавистью к ней, обделённой жизнью женщине, такой же несчастной, как те невесты, ставшие теперь бесприданницами. Она не понимала, почему этот человек так злится на неё, зачем кричит и грозится убить, ведь она сама жертва чьего-то неправедного суда. Кто-то неизвестный, давным-давно, когда Завалка только родилась, отнял у неё мать, а спустя годы бросил её, юную девчонку во взрослую жизнь, где всем было совершенно наплевать на её чувства. Почему именно ей досталась такая участь, почему ей не дали более счастливую судьбу?

Зачем все теперь беснуются и грозятся, упрекают бедную женщину в том, что она захотела изменить свою участь, заполучив то, чем обделила её жизнь? Те люди сами виноваты, что умерли, её, Завалки, вины в этом нет. Покойный муж стоял у неё на пути к счастью и закономерно пал, освобождая свою вдову от всех обязательств. А солдатик - что ж, это просто случайность, Завалка ведь не хотела убивать именно его, просто он оказался не в том месте и не в то время.

Ругань сделалась глуше, а потом стала удаляться. Завалка убрала руки от лица и прислушалась – крикливый солдат ушёл. Что ж, оно и к лучшему, зачем на ночь глядя так надрываться? Уже хотела вновь забраться наверх, глянуть, что там ещё интересного, как послышался какой-то гул в самом подземелье. Женщина спрыгнула на пол и попятилась к стене.

Страшный удар в дверь, казалось, расколол пространство камеры. Взвизгнув, Завалка заметалась в темноте, второй удар показался ещё страшнее – доски затрещали, и между ними появились тонкие щели, сквозь которые пробивался свет факелов. Третий удар заставил Завалку завизжать от ужаса, ей показалось, что доски сейчас разлетятся, и в камеру ворвутся люди, нет звери, чтобы растерзать Завалку, отнять у неё жизнь, а вместе с ней надежду на счастье.

Удары в дверь следовали один за другим, а Завалка кричала не переставая. И вдруг всё стихло, остался только гул голосов. Дрожа всем телом, женщина прислушалась: снаружи донёсся знакомый голос – ну, конечно, это же Каллин! Облегчённо всхлипнув, женщина подкралась на цыпочках к двери и приникла к ней ухом. Каллин, по-видимому, стоял возле самой двери, как бы загораживая её собой, и резко кому-то выговаривал:

– Совсем с ума посходили, вы хоть соображаете, что делаете?! Это же бунт, а за бунт по закону виселица. Вы что, захотели на виселицу?

Нестройный хор голосов был ответом.

– Я всё понимаю, – вновь заговорил Каллин, – но и вы поймите, что в Хэце, как и во всей Альрии, действует закон, по которому судьба преступника находится в руках короля. Только он в праве решать, казнить или миловать, и пока не будет от него указа, преступница будет находиться под арестом.

В этом месте Завалка часто задышала. Это же просто удача! Ведь в Альрии, как когда-то сам же Каллин обмолвился, все вопросы решаются крайне медленно. Пока письма будут ходить туда-сюда, наверняка подвернётся какой-нибудь способ сбежать. Между тем голоса за дверью не смолкали, прислушавшись, Завалка поняла, что тема спора изменилась, и теперь солдаты спрашивали о запасах провизии. Каллин лишь молчал, выслушивая возмущённые восклицания людей. Сама же Завалка не могла удержать выползающую на лицо самодовольную улыбку. Ну как же, ведь она провернула такой хитроумный план, что теперь все находящиеся в крепости люди целиком зависят от её, Завалки, благорасположения: захочет – расскажет, какая провизия не отравлена, а не захочет – пусть все тут подыхают от голода или от смертельного яда.

– Успокойтесь! – вновь раздался голос Каллина. – Я вам обещаю, что не менее, чем через три дня вы будете получать свои пайки, как и прежде.

Перестав улыбаться, Завалка насторожилась. Она вновь приникла ухом к двери, стараясь расслышать всё, что говорилось в коридоре, но как назло, Каллин заговорил тише, и Завалка отчётливо разобрала всего пару слов: «вода» и «сама». Женщина задумалась, что бы это могло значить? Но тут вновь загудели голоса, в которых уже слышались радостные нотки, и Завалке стало тревожно, она плотнее прижала ухо к двери, но как ни напрягала слух, не могла разобрать ни слова.

Последовавшая далее команда разойтись привела к тому, что шум за дверью стал стихать – люди покидали подземелье. Завалка всё ещё напряжённо прислушивалась, когда громкий скрежет ключа в замке резанул ей слух и заставил шарахнуться в глубь камеры. Дверь открылась, и с факелом в руке на пороге возник Каллин. Завалке показалось, что мужчина один, и она было рванулась ему навстречу, но тут за его спиной показались фигуры ещё двоих солдат, и она отшатнулась обратно.

Мельком обежав камеру взглядом, Каллин заметил передвинутый лежак. Покачав головой и будто не замечая в углу пленницу, обернулся к своим сопровождающим и приказал:

– Разберите лежак. Оставьте три доски, а остальное вынесите.

Двое солдат тут же с треском разломали деревянную конструкцию и вынесли всё в коридор. На полу остались одиноко лежать три узкие доски.