Пропавший легион. Император для легиона

– Склони голову, – сказал Бальзамон Гаврасу, и Автократор видессиан повиновался. Патриарх открыл серебряный флакон и вылил несколько капель священного масла на голову Императора. Они были золотистыми в лучах солнца. Скавр уловил сладкий и пряный аромат, напоминающий запах алоэ.

– Как Фос озаряет нас своими лучами, – объявил Бальзамон, – так пусть и благодать его коснется тебя вместе с этим маслом.

– Да будет так, – серьезно сказал Туризин.

Все еще держа корону в левой руке, Бальзамон коснулся головы Туризина. Он произносил слова молитвы видессиан, толпа многократно усиливала и множила их, повторяя за ним:

– Мы благословляем тебя, Фос, Повелитель Правды и Добра, великий защитник и покровитель, простирающий свою длань над нашими головами и глядящий на нас с милосердием. Ты следишь за тем, чтобы добро всегда побеждало. Пусть же вечно будет длиться твое могущество и сила.

– Аминь, – закончил он молитву.

Марк услышал, как намдалени добавил:

– И за это мы заложим наши собственные души.

Аптранд произнес эти слова твердо, но Дракс промолчал. Скавр удивленно посмотрел на него – неужели барон принял веру Империи? Он видел, как губы Дракса беззвучно повторяют те же слова, и подумал: почему барон делает это, из вежливости к патриарху, из чувства повиновения? Всеобщий «аминь», к счастью, затопил эти проявления ереси, не хватало еще испортить коронацию религиозной склокой, подумал Марк.

Бальзамон поднял корону – обруч из чистого золота, украшенный сапфирами, жемчугом и рубинами, – и возложил ее на склоненную голову Туризина Гавраса поверх первой, возложенной Зигабеносом. Толпа внизу глубоко вздохнула. Коронация свершилась. Новый Автократор правил теперь Видессосом. Шепот быстро стих, и народ приготовился слушать речь Бальзамона.

Перед тем как заговорить, Патриарх выдержал паузу.

– Итак, друзья мои, мы сделали ошибку, но, к счастью, сумели ее исправить. Престол – это всего лишь несколько позолоченных досок, покрытых бархатом, но сказано ведь, что он возвышает и делает повелителем любого, кто сидит на нем. Престол обладает магией еще более могущественной, чем та, которую изучают в Академии. Так гласят древние манускрипты, хотя, садясь на мой собственный престол, я этого не ощущаю. – Он слегка поднял одну из своих густых бровей, как бы намекая слушателям, чтобы они не отнеслись слишком серьезно к его последним словам. – Но иногда приходится выбирать – не между злом и добром, а между злом и злом, еще более худшим. Без Автократора, каким бы он ни был, Империя оказалась бы подобием тела, лишенного головы.

Марк вспомнил о жуткой смерти Маврикиоса и содрогнулся Он пришел сюда из республиканского Рима и сильно сомневался в правоте патриарха, но Видессос, напомнил себе трибун, был Империей достаточно долгое время, чтобы все его жители уверовали в необходимость императорской власти.

– Когда новый Император садится на трон, всегда появляется надежда, независимо от того, насколько неуклюж новый повелитель, – продолжал Бальзамон. – Ведь советники могут стать его мозгом, помочь ему в управлении страной и таким образом придать форму тому, что без них было бы пустым местом.

– Фосу хорошо известно, что у Ортайяса нет своих мозгов! – выкрикнул кто-то в толпе.

Все громко засмеялись. Марк тоже хмыкнул, понимая, что Бальзамон идет по лезвию ножа, пытаясь оправдать перед народом свои действия – и, что еще более важно, стремясь обелить себя в глазах Туризина Гавраса.

Патриарх вернулся к своей аналогии:

– Но в этом мозгу была опухоль, разъедающая его, и я поздно узнал о ней. Но, к счастью, не слишком поздно. Мы попытались исправить сделанную ошибку, и плоды этих трудов перед нами.

Он повернулся к Туризину, поклонился и прошептал:

– Теперь твоя очередь.

С вежливой улыбкой Император посмотрел поверх толпы.

– Несмотря на все свои красивые речи, Ортайяс Сфранцез знает о войне только одно: как убегать с поля боя, а о власти – только то, как украсть ее, пока законный повелитель отсутствует. Если бы Сфранцез оставался на престоле еще хотя бы несколько лет, то даже старый Стробилос показался бы вам в сравнении с ним прекрасным человеком. В том случае, разумеется, если проклятые йорды не захватили бы город, что представляется мне значительно более вероятным.

Туризин не был прирожденным оратором, и речи его не отличались красотой. Как и Маврикиос, он говорил прямо и просто, как привык говорить в походах и сражениях. Для жителей столицы, слышавших немало длинных и продуманных речей, это, однако, было непривычным и дало положительный эффект.

– Я не стану давать вам много обещаний, – продолжал он. – Мы сидим сейчас в большой куче грязи. Я сделаю все, что смогу, чтобы вытащить нас оттуда в целости и сохранности. Но я скажу вам вот что, и пусть Фос услышит мои слова, – вам не придется бранить меня всякий раз, когда вы увидите мое лицо на золотой монете.