Пропавший легион. Император для легиона

Геннадиос кисло взглянул на высшего жреца; шутка показалась ему весьма сомнительной. Сотэрик, не веря своим ушам, ошеломленно уставился на Патриарха. Хелвис весело улыбнулась. Марк тоже улыбнулся, вспомнив последнюю встречу с Бальзамоном, – он знал, какое наслаждение доставляет Патриарху шокировать людей своим невероятным поведением. Мальрик оставался на руках у матери. Когда она приблизилась к Патриарху, ее сын внезапно потянулся к Бальзамону и дотронулся ручонкой до его бороды. Хелвис тут же остановилась, боясь, что это могло оскорбить первосвященника. Должно быть, ее испуг был слишком заметен, потому что Патриарх весело засмеялся.

– Вы знаете, моя дорогая, я ведь не ем детей – по крайней мере, в последнее время. – Он нежно отвел руки мальчика от своей бороды. – Ты, наверное, решил, что видишь старого козла, да? – спросил он, потрепав ребенка по щеке. – Не так ли?

Мальчик кивнул, смеясь от удовольствия.

– Как тебя зовут, сынок? – спросил Патриарх.

– Мальрик, сын Хемонда, – четко ответил Мальрик.

– Сын Хемонда? – Улыбка исчезла с лица Бальзамона. – Да, печальная история, очень печальная. А вы, вероятно, Хелвис? – обратился он к матери Мальрика.

Вдова кивнула, а Марк был поражен – уже в который раз – осведомленностью и памятью Патриарха. Бальзамон повернулся к ее брату.

– Мне кажется, я не знаю вас.

– Вам нет причины знать меня, – согласился офицер. – Я Сотэрик, сын Дости. Хелвис – моя сестра.

– Очень хорошо, – кивнул Бальзамон. – Идите за мной. Геннадиос, скажи моему следующему посетителю, что я немного задержусь, хорошо?

– Но… – Поняв, что спорить бесполезно, Геннадиос удрученно кивнул.

– Моя цепная собака и мой надсмотрщик, – вздохнул Бальзамон по пути в покои. – Стробилос посадил мне его на шею много лет назад, чтобы он присматривал за мной. Я думаю, что Маврикиос мог бы избавить меня от него, стоит только попросить, но пока Геннадиос не слишком меня беспокоит.

– И кроме того, вас, наверное, забавляет этот дурак с плохим чувством юмора, которого можно дразнить, – предположил Сотэрик.

Марк тоже подумал об этом, но сказать вслух не решился. Хелвис коснулась руки брата, но Бальзамона шутка не обидела.

– Что поделаешь, он прав, – вздохнул Патриарх и, посмотрев на Сотэрика, пробормотал: – Такой красивый парень и такие острые зубы.

Сотэрик покраснел, а Марк еще раз понял, что в словесной перепалке Патриарх может прекрасно постоять за себя.

Приемная Бальзамона была забита книгами еще больше, чем комната Апсимара в Имбросе, но лежали они в куда меньшем порядке. Тома здесь валялись даже на стульях – старых и обшарпанных, словно подобранных на помойке. Груды книг лежали на полках, столах и даже диванах, не оставляя ни дюйма, чтобы сесть. На одном углу стола, который чудом остался свободен от книг и пергаментов, кучкой лежали фигурки из слоновой кости, одни размером с ноготь, другие – величиной с мужскую руку. Это были забавные, шутливые, изящные, гневные лица во всех проявлениях человеческого характера. Все они были выполнены с большим изяществом и в весьма прихотливой, даже вычурной манере, совершенно чуждой видессианскому искусству, насколько до сих пор мог судить Скавр.

– А, вы заметили мою коллекцию! – воскликнул Бальзамон, перехватив взгляд Скавра, который не мог оторвать глаз от фигурок. – Это, кстати, еще одна причина моей нелюбви к Йорду. Фигурки эти – работа мастеров королевства Макуран, которое давно исчезло с лица земли, выжженное Йордом. Под властью Йорда искусство не процветает. Осталась только ненависть. Но ты собирался говорить со мной не о слоновой кости, – добавил Патриарх, очистив от книг часть дивана. – А если бы ты пришел сюда из-за моей коллекции, то, боюсь, азарт собирателя превратит меня в игрока и из благодарности к людям, сумевшим оценить мои сокровища, я и впрямь приму вашу ересь.

Как обычно, слово, которое было бы оскорбительно услышать от другого человека, в устах Патриарха звучало свободно и не причиняло обиды. Бальзамон развел руками:

– Итак, чем я могу быть полезен вам, друзья мои?

Хелвис, Сотэрик и Марк переглянулись, не зная, с чего начать. После некоторого молчания Сотэрик заговорил – как всегда, просто и грубовато:

– У нас есть сведения, что жители Видессоса помышляют наказать нас за нашу веру. – Он указал на голубую рясу Патриарха, что, измятая, висела на спинке стула.

– Это было бы очень печально, особенно для вас, – согласился Бальзамон. – Но что я могу сделать? И если уж на то пошло, то почему вы обратились ко мне? С какой стати я должен вам помогать? Я, в конце концов, не разделяю вашей веры.

Сотэрик шумно вздохнул и приготовился разразиться проклятиями в адрес первосвященника, оказавшегося таким же упрямым глупцом и фанатиком, как и прочие жрецы, но Хелвис заметила, как на лице Бальзамона мелькнула улыбка – брат ее этого не видел. Она тоже указала на грязную, заношенную рясу.

– Вы, я вижу, так благочестивы, так уважаете свой сан… – сладко пропела она.

Бальзамон откинул голову назад и захохотал так, что слезы выступили у него на глазах.