Пропавший мальчик, пропавшая девочка

В голове была удивительная пустота; он казался себе абсолютно пустым, как будто стал чистым листом бумаги, ожидающим резкого, болезненного, пробуждающего прикосновения карандаша.

Джимбо, раскинув руки, неподвижно лежал на спине. Марк опустился рядом с ним на колени и заметил, что веки его дрожат. Смесь тревоги и страха заставила мальчика крепко ткнуть друга кулаком под ребра.

Джимбо приоткрыл глаза, глянул на темное небо, моргнул. Облизал губы.

– Слышь, ты чего увидел-то?

– У-у-уф… – Джимбо смотрел в небо.

– Когда я навел луч на окно, ты отскочил назад на целый фут. А потом вырубился.

– Ну, это твоя версия. – Лицо Джимбо казалось изможденным, глаза – запавшими, он будто постарел – Теперь версия моя. Не видел я там ни хрена и очень хочу смотаться отсюда. – Он сложил руки на животе, глубоко вздохнул и сел – Где папашин бинокль?

Марк поднял с дорожки бинокль и отдал ею Джимбо.

– Где моя доска?

Марк отыскал скейтборд с помощью фонарика Джимбо встал и взял доску, двигаясь так медленно, будто каждый сустав его невыносимо болел Он обернулся и протянул руку за фонариком, который затем сунул за пояс. Марк дошел до угла и свернул в переулок вместе с ним, но Джимбо молчал до того самого момента, когда они поравнялись с поваленным забором и бетонной стеной.

– До завтра, – сказал Джимбо, дав Марку понять, чтобы не провожал его.

Часть третья Трещина в стене

Глава 10

Возвратившись после тревожного звонка Филипа в Миллхэйвен, Тим Андерхилл опросил такое же множество людей, как добросовестный репортер, который берет интервью на улице за неделю до предвыборной кампании. Он бы и на Аляску слетал, приди оттуда известие, что на Аляске видели Марка, или если бы там появилась любая информация о его исчезновении.

Дни шли за днями, и отчаяние Тима росло. Только сейчас он понял, как сильно любил Марка за то, что ему предстояло в будущем, за его удивительную красоту, за доброту и покладистый характер – и за его вспышки гнева, и за моменты подавленности, и за мгновения бесшабашной бравады. Как-никак, он ребенок, и если уж любить его – то принимать таким, каков он есть. Тим хотел, чтобы племянник погостил у него в Нью-Йорке. Он думал, что подросток вроде Марка увидит большой город и почувствует миллион возможностей, начнет ценить особую позитивность этого места и поймет, что Нью-Йорк совсем не таков, каким его представляют себе люди, живущие в других уголках страны; поймет, что он более честный, более великодушный и более внимательный к людям, чем другие американские города Таким был Нью-Йорк Тима – его и большинства людей, которых он знал.

В первые дни после возвращения в Миллхэйвен, встречаясь с мужчинами и женщинами, которые могли знать больше, чем сами подозревали, Тим Андерхилл осознал, до какой степени он, вольно или невольно, думал о Марке как о своем сыне. Конечно же, он не мог говорить об этом с Филипом Потери, последовавшие одна за другой, надломили и опустошили брата, обратили в неискреннее и настороженное существо, зависимое от Тима в отношении любой надежды, которую он мог позволить себе ощутить. Не в состоянии чем-либо занять себя, Филип продолжал ездить на работу, но поскольку более или менее серьезной «работы» хватило лишь на пару недель, кабинет заместителя директора стал убежищем от эмоций и ассоциаций, неизбежных дома.

Как бы Тиму хотелось, чтобы на самом деле Марк спасся бегством из дома 3324 по Северной Сьюпериор-стрит в дом номер 55 по Гранд-стрит. Ему очень хотелось, чтобы ярость брата была заслужена им. Ярость, считал он, куда лучше безнадежности. Филип никогда не признавался в этом, но он довольствовался унылым комфортом безнадежности с того самого момента, когда диктор ФМ-станции WMTG из портативного радио на письменном столе отвлек его внимание от затейливых каракулей сообщением о том, что, по достоверным сведениям, к именам двух пропавших подростков, Шейна Ослендера и Трэя Уилка, добавилось имя третьего. Это сообщение шло как самая горячая новость информационного выпуска. В течение часа сержант Франц Полхаус из управления полиции Миллхэйвена рассказывал об обнаружении трупа шестнадцатилетнего Дьюи Делла в подлеске вдоль северного берега реки Киннинник. Предполагалось, что злодей был вынужден в спешке спрятать там тело и не успел уничтожить улики, как ему удалось это сделать с телами Ослендера и Уилка.

«И Марка», – мысленно добавил Филип, лишь отчасти сознавая, что он только что оттолкнул от себя последнюю надежду.