Пропажа государственной важности

— Британские пароходы в состоянии покрыть расстояние от Ливерпуля до Нью-Йорка за две недели, дражайший Андрей Федорович. Однако ж вернемся к нашим делам. Пусть старина Леонтьев займется списками договора и тайной морской конвенции. Рука должна быть одна, мы не будем привлекать для этой работы каллиграфа из департамента Стремоухова. Прошение об отставке я уж сам напишу, — Горчаков грустно улыбнулся.

— Всерьез предполагаете подать в отставку?! — всполошился Гумберт.

— А как вы думаете? Инако и быть не может! Из моего кабинета похищен пакет государя, содержащий конфиденциальные сведения. Возможно, и даже наверняка, они в руках недругов России. Как верный слуга его величества и человек чести, я не считаю себя вправе оставаться далее на посту министра, — с чувством неприкрытой горечи проронил князь.

— Без вас министерство… — завел старую песню Гумберт.

— Довольно об том, мое решение непреклонно, — вице-канцлер с досадой оборвал его, и искорки подспудного торжества на долю секунды заметались в глазах тайного советника.

— Прикажете получить бумаги для Леонтьева? — прокашлявшись, глухим голосом спросил он.

— Отдайте ему мои экземпляры. Вот список договора по Аляске, а вот и копия конвенции, — выдвинув ящик письменного стола, Горчаков протянул, перевязанные тесьмой, плотно исписанные листы. — Попросите его поторопиться. Завтра утром списки должны быть изготовлены. В полдень я намерен отбыть в Царское.

Чарову на счастье, посещавший покойную горничную лекарь дежурил в больнице и после настойчивых расспросов в приемном покое и сверке журнала срочных вызовов, его проводили к нему.

— Скончалась от скоротечного отека легких, — почти сразу вспомнил о ком идет речь врач.

— Ее терзал кашель?

— Она хрипела, поскольку задыхалась. Когда я посещал ее, она мучилась тяжкой одышкой. Надежды на благополучный исход уже не оставалось.

— Могло ли послужить отравление причиной столь странной и внезапной смерти?

— Если б она отошла в мир иной у нас в клинике, было бы сделано вскрытие, а так, в гроб опустили, да и похоронили, — удовлетворил его любопытство пожилой сухопарый доктор и, сославшись на необходимость осмотра вновь привезенного больного, оставил Сергея в большой задумчивости.

Чаров хотел было вернуться в Главный штаб и побеседовать с Авдотьей, в одночасье сделавшуюся мадемуазель Базилёфф, но сверившись с брегетом, раздумал. «Подожду до утра», — определился он и поехал прямиком на Галерную. На Адмиралтейской набережной ему повстречалась мчавшаяся быстрее ветра бричка англичанина, а вслед за ней пролетка Ермилова. «Сам Бог наставляет меня навестить горничную». Швейцар уже запер дверь, и ему пришлось позвонить.

— Прости великодушно, но мне надо говорить с Авдотьей по неотложному делу. Как думаешь, она почивает?

— Затруднительно сказать наверняка, барин, — позевывая, он огладил свою бороду. — Буде пожелаете, могу сопроводить вас в ее комнату, — памятуя щедрое вознаграждение, предложил Чарову швейцар.

Авдотья не спала и, услышав знакомый голос, пропустила к себе его. От Сергея не укрылось ее смущенное обидой лицо и кавардак в жилище. Платья ее были вытащены из шкапа и кое-как разложены на столе, а также кипой лежали на большой, притулившейся возле дальней стены кровати. Обувь была выставлена на полу за дверью, заполонив собой угол комнаты.

— Вижу, переезжать собрались? — оглядев царящий в комнате беспорядок, полюбопытствовал он.

— Ухожу я отсюда, Сергей Павлович. Мочи моей нет в этих стенах более оставаться, — затаенную обиду запечатлел взгляд Авдотьи.

— Неужели князь Горчаков с вами дурно обошелся? — не поверил он собственным словам.

— Его сиятельство неизменно приветлив и добросердечен ко мне, зато его племянница, госпожа Акинфиева, меня крепко невзлюбила, как вчера в театре повстречала, — остро наточенным ножом рассекал воздух ее звонкий и чистый голос.

— И что виной тому сталось?

— Вот эти серьги, кои намедни мне преподнес господин Кавендиш, — подбежав к столу, она открыла видимую ей одной, закиданную гардеробом, шкатулку и извлекла из нее столь знакомые ему вещицы.

— Госпожа Акинфиева, верно, позавидовала вам. Вы находились в ложе английского посла и были окружены блестящими кавалерами. Обычные капризы уязвленного женского самолюбия, — как мог, пытался он успокоить ее.

— Слышали бы вы, какой безобразный скандал она устроила поутру его сиятельству. Я сгорала от стыда, невольно слыша доносившуюся с лестницы брань. Ноги моей здесь не будет! — решительный блеск загорелся в глазах девушки.

— Однако ж не стоит торопиться. Через неделю-другую, она остынет и забудет про вас.

— Будет только хуже! Князь днями отбывает с государем в Париж на Выставку. Представляете, что меня ждет в его отсутствие! Как она меня будет травить, оставшись одна! Знал бы только его сиятельство! — горестно восклицала горничная.