Он прослезился, - хотя знал, что Лазарь воскреснет33 и восстанет для новой жизни, ибо желая под конец возвестить ему Свою благую волю, Он совершил бы великое чудо для него, будучи всемогущим Богом, но оставаясь вместе с тем добрым человеком, Он его оплакивал. Воистину не слишком милосердно в свой смертный час все отдать людям, но жизнь свою, всю свою жизнь оставить себе. Сколько семейств разрушено было из-за такого решения, когда отец завещал сыну свое имущество, но всю жизнь только и делал, что проматывал его, толкая сына на постыдные ухищрения, вынуждая его закладывать имение и влезать в непоправимые долги. Можно до отвала накормить в Рождественский ужин человека, жестоко голодавшего во время поста. Сильные мира сего полагают, что могут вершить судьбы простолюдинов, осыпая их благодеяниями, но прежде, чем они решились на это, может оказаться слишком поздно и для тех, и для других. Иисус не желал подавать повода семье, которую любил, к зависти и подозрительности, не хотел выказывать пренебрежение, поэтому, хоть и не сразу совершил великое деяние, но в конце концов, решился и не оставил их безутешными, - Иисус прослезился.
Здесь (оставляя несколько минут для остальных отрывков) мы заканчиваем эту часть, относя к каждому человеку благословенное восклицание св. Амвросия: Ко гробу достойно приступить, Господь Иисус34. Господь Иисус удостоил их прийти ко гробу, оплакать мертвого Лазаря, душу его в мертвом теле. Мы не сразу переходим к воскресению, к освобождению от власти греха, все же, если умеем мы разглядеть Твой взгляд, полный сострадания и устремленный на нас, то неизменно получаем утешение, которое в конце концов становится безотказным.
Завершим здесь часть, к которой пришли, преодолев несколько ступенек. Иисус прослезился. Выказав Себя Богом, Он мог показать Себя и человеком: Он плакал не от несдержанности, Он уже перешел черту нечувствительности к боли. Он плакал, потому что Лазарь был мертв, и потому, что еще не все жизненные запасы были исчерпаны, Он плакал, хотя и был изнурен до потери сил. Он плакал, желая вновь вернуть его к жизни.
Теперь мы переходим от Его человеческих слез к пророческим, от Христа, созерцавшего естественное горе, обрушившееся на семью друга, ибо Лазарь умер, ко Христу, оплакивающему всенародное бедствие, которое Он провидел для целого народа: Иерусалим должен быть разрушен. В тех слезах уже было что-то пророческое, Богоявленское35 , Христос плакал, ибо провидел, как мало даст иудеям это чудо, Его человеческие слезы были пророческими, и Его пророческие слезы были человеческими, они пролились из милости к этим людям. Поэтому тот же самый автор говорит, что Христу не подобало оплакивать ничего тленного и временного, хотя некоторые ревнители вычеркнули эти стихи из Евангелия от Луки, повествующие о том, что Иисус плакал, взглянув на город. Но стих этот нужно зачитывать в Церкви, и он должен остаться в тексте как пример плача в предвидении народного бедствия. Поэтому Иисус прослезился.
В первый раз Он плакал посреди поздравлений и восклицаний людских36, потом, когда все ученики кричали "Vivat Rex", "Да здравствует Царь", Благословен Царь, грядый во имя Господне, Иисус прослезился. Когда Ирод нарек себя Богом, когда он допустил, чтобы люди повторяли столь великую ложь: - Это голос Бога, а не человека" (Деян. 12:22), не удивительно, что это был неподдельный повод для плача. Но и в лучшие времена, и при лучших правителях, (во-первых, такова естественная изменчивость всего земного, а во-вторых, - и это главное - такова бесконечность и безграничность бунтующего в нас греха), мы всегда боимся худшего, скажем, слез. Каждый человек - всего лишь губка, но губка, пропитанная слезами, и если положить правую или левую руку на эту мокрую губку, из нее потекут слезы. Кладет ли Бог левую руку - наступают временные беды, правую руку - временное благоденствие, но даже этому временному благоденствию всегда сопутствует такая острая внутренняя тревога, такая неуверенность и зависть к другим, что человек, у которого ее больше, чем у других - подобен губке, проливающей потоки слез.