Проповедник

— Она наверняка слышала, что мы забрали Якоба на допрос, так что, думаю, она довольно легко согласится приехать сюда по собственной воле.

Патрик опять повернулся к Якобу.

— Тебе надо немного перекусить и попить чего-нибудь, так что ты посидишь здесь какое-то время один, пока мы будем разговаривать с твоей матерью. Ну а потом ты и сам сможешь переговорить с ней, о'кей?

Якоб с отсутствующим видом апатично кивнул. Он глубоко ушел в свои мысли.

Анна никак не могла совладать со своими мыслями и чувствами. В голове у нее все смешалось, когда она вставила ключ в дверь своей стокгольмской квартиры. Уехать отсюда на какое-то время было чудесно и для нее, и для детей, и, конечно, ей подбавило энтузиазма то, что Густав по своей инициативе предложил организовать небольшой вояж. Хотя, говоря откровенно, оказалось довольно тягостно, учитывая его педантичность, находиться с ним все время на одной яхте. Кроме того, Анну очень встревожил последний разговор с Лукасом. Раньше всегда, даже когда Лукас избивал ее, складывалось впечатление, что он полностью контролирует себя и ситуацию. А сейчас, впервые за все время, сколько она знала его, Анна услышала в голосе Лукаса панические нотки. Может быть, он наконец понял, что положение изменилось и она не желает подчиняться его правилам. От общих знакомых она слышала, что состояние Лукаса сказывается на его работе. Он сорвался на совещании в офисе, во время других переговоров потерял клиента, и его имидж спокойного, обаятельного, доброжелательного, преуспевающего бизнесмена начал разваливаться. Анну это пугало, пугало просто до жути.

С замком что-то было не так, ключ не хотел поворачиваться и упирался. Анна крутанула его несколько раз и поняла, что это бессмысленно, потому что дверь не заперта. Она точно знала, что неделю назад, уезжая из дома, тщательно ее закрыла. Анна сказала детям, чтобы они оставались на месте, и осторожно вошла внутрь. У нее перехватило горло: ее первая собственная квартира, которой она так гордилась, оказалась разгромлена. Не осталось ничего целого, вся мебель валялась кусками. Абсолютно все сломано и испорчено, а на стенах кто-то черным спреем изобразил что-то вроде граффити. Во всю стену в гостиной здоровенными буквами было напрыскано «Шлюха». Анна прижата пальцы ко рту, у нее из глаз покатились слезы. Незачем ломать голову и гадать, кто же это сделал. Она ожидала чего-то подобного в глубине души после того, как поговорила с Лукасом. Она знала, что он ей отплатит. Личность Лукаса вырождалась окончательно, ненависть и злость, всегда наполнявшие его, разрушали благопристойный фасад.

Анна попятилась на лестничную площадку. Она протянула руки к детям, прижала их к себе крепко. Ее первым порывом было позвонить Эрике, но потом она решила, что должна справиться сама.

Она так радовалась своей новой жизни. Анна чувствовала себя сильной. В первый раз она жила сама по себе — она не была больше младшей сестрой Эрики и не была больше женой Лукаса, а просто была сама собой. А теперь все пошло прахом.

Анна понимала, что ей придется сделать. Победила кошка, мышке больше некуда деваться, иначе съедят. Все, что угодно, все, что угодно, ради того, чтобы не потерять детей.

Но сейчас, по крайней мере, она знала одну вещь. Она сдалась добровольно. Пусть он делает с ней все, что хочет, но если попробует поднять руку на детей, она его убьет. Без колебаний.

Какой неудачный, какой дурной день. Габриэля настолько вывело из себя то, что он квалифицировал как полицейский произвол, что он заперся у себя в кабинете и отказывался оттуда выходить. Линда пошла в конюшню к лошадям. Что касается Лаине, она в гордом одиночестве сидела на диване в гостиной и прожигала взглядом дырку в стене. Она думала о Якобе, о том, как его допрашивают в полицейском участке, ужасно переживала за сына, и у нее на глазах все время наворачивались слезы. Материнский инстинкт диктовал ей защищать его от всего плохого, и неважно — был ли Якоб маленький или уже взрослый. И хотя она понимала, что в данной ситуации не в силах что-либо изменить, все равно винила себя за то, что не смогла уберечь сына. Тишину нарушало только тиканье часов, и этот равномерный монотонный звук почти гипнотизировал ее. Когда раздался стук в дверь, Лаине подпрыгнула от неожиданности. Она с опаской открыла. С некоторых пор она воспринимала стук в дверь как сигнал к очередным неприятностям. Может быть, поэтому она не особенно удивилась, увидев в дверях полицейского.

Ёста представился.

— Чего вам от нас надо?

Ёста неловко помялся и сказал:

— У нас есть некоторые вопросы, так что мы нуждаемся в твоей помощи — в участке.

Ёста замолчал и приготовился выслушать кучу протестов и возражений, но Лаине лишь кивнула и вышла из дома.

— А ты не хочешь сказать мужу, что уезжаешь? — удивленно спросил Ёста.

— Нет, — ответила лаконично Лаине, и Ёста посмотрел на нее очень внимательно.