Пропущенный мяч

— Чепмэн был связан с гангстерами, — сказал он, глядя мне прямо в глаза, как будто хотел уверить меня в том, что ему ничего не стоит выдать свой секрет.

— Вы имеете в виду Контини?

— Точно. Контини.

— Что за отношения связывали их?

— Чепмэн задолжал ему много денег. Он проиграл и отказывался платить.

— И когда Контини понял, что не вернет себе барыш, он организовал катастрофу?

— Похоже, вы знаете столько же, сколько и я.

— Не совсем. Кое-чего я не понимаю. Например, этот пресловутый проигрыш. Чепмэн не производил впечатления азартного человека.

— Это не было игрой в обычном смысле слова. Чепмэн познакомился с Контини через чье-то посредничество, возможно, его сына, и они стали регулярно встречаться.

— Как вы узнали об этой дружбе? Вряд ли она широко афишировалась.

— Я собираю точные сведения обо всех моих спортсменах. Таким образом можно избежать многих затруднительных положений, пока они не вышли из-под контроля. Игроки скучают во время турне и впутываются в истории, особенно с женщинами.

— Вы хотите сказать, что нанимаете шпионов, чтобы следить за людьми, которые работают на вас?

— Я не называю это шпионажем, это защита. Мы обязаны следить за поддержанием имиджа команды. Бейсболисты — легкая добыча для прессы. Почти весь год их действия как на поле стадиона, так и за его пределами обсуждаются в газетах. Они обычные молодые ребята, однако на них смотрят так же требовательно, как на президента. О знаменитом актере или оперной певице говорят только в день премьеры, но команда бейсбола в центре внимания весь сезон. И не только в городе, но и во всей стране, по радио, телевидению, в журналах и газетах. Любой намек на необычное поведение спортсмена провоцирует скандал. Бейсбол — великий американский спорт, символ страны, и пусть меня повесят, если я позволю кому-то разрушить такой имидж.

Выговорившись, Лайт успокоился. Он вспомнил о собственном величии и восстановил некоторое равновесие в борьбе со мною. Я не хотел, чтобы разговор ушел в сторону и вмешался, прежде чем он снова открыл рот:

— Вернемся к Чепмэну. О какой игре вы говорили?

— Чепмэн заключил сделку с дьяволом.

— Это ваше личное мнение, но я прошу вас быть более точным в определениях.

— Повторяю: Чепмэн заключил сделку с дьяволом. Он играл на себя. Перед началом матча он предсказывал свои удары — и спорил на это с Контини. Ставки были очень высоки. Я думаю, он проиграл около пятидесяти тысяч долларов к концу сезона.

Я ожидал чего угодно, но только не этого. Чистое безумие, сознательное саморазрушение. Чепмэн пытался управлять своим талантом, завышая требования к нему. Он провел самый великолепный сезон, о котором только может мечтать бейсболист, и ради чего? В этом бою он завоевал превосходство над монстром, и не важно, что в процессе борьбы сам он погиб. Для него имело значение одно — вновь овладеть самим собой, хотя бы на мгновение. Все равно что голышом преодолеть огневой барьер. Боль возвращает к реальности.

Лайт, улыбаясь, смотрел на меня. Он был счастлив увидеть мою растерянность и знать, что все-таки последний козырь оказался в его руках. Победа была незначительной, но он сразу же забыл о том, что проиграл сражение в целом.

— Я вижу, вы удивлены, мистер Клейн, — ликовал он, — и это понятно. Скандальная информация. Представляете, какой эффект она могла произвести, если использовать ее против человека, претендующего на роль сенатора?

— Почему он не отдал долг Контини? Принимая во внимание полную абсурдность ситуации, он должен был это сделать.

— Не могу сказать, — ответил Лайт равнодушно. — Может быть, он не располагал нужной суммой, а может, не воспринимал игру всерьез и с самого начала не собирался платить. Чепмэн отличался жутким эгоизмом. Воображал, что неуязвим.

— Его безграничный эгоизм ничто по сравнению с вашим.

— Возможно. — Лайт снова улыбнулся. Теперь он забавлялся, ему хотелось продолжать разговор.

Я резко сменил тему:

— Что вы знаете о Бруно Пиньято? Улыбка исчезла с лица Лайта, он. нахмурился.

— Никогда не слышал о таком.

— В ваших интересах было хранить в тайне все факты, касающиеся автомобильной аварии Чепмэна до начала избирательной кампании. Пиньято работал на Контини и был за рулем грузовика, в который врезалась машина Чепмэна. Я виделся с ним в среду, вас об этом наверняка известили. В четверг он был убит в собственном доме. Я жду объяснений.

— Не понимаю вас. Ради бога, с какой стати мне желать зла человеку, которого я даже не знаю?

— Пиньято был неуравновешенным, нервным человеком. Его мучили угрызения совести, он чувствовал себя виновным и мог рассказать об этом первому встречному. Вы боялись, что он расколется, и убили его.

— Вы ошибаетесь, Клейн, я ничего об этом не знаю.

Я не настаивал. Чепмэн был единственной навязчивой идеей Лайта. Он не дал себе труда подумать, что в катастрофе участвовал и второй человек.