Прорицатель

Агаты — дешевые камни, но эти были тщательно обработаны и любовно подобраны один к другому. Ожерелье казалось сделанным из слезинок какого-то подземного бога: темные полупрозрачные овалы с коричневыми и черными прожилками жили самостоятельной жизнью; каждый из них включал в себя особенный мир — сумеречный и печальный, как царство преисподней.

Гиртеада сидела торжественная и испуганная, пока он осторожно одевал ожерелье ей на шею. Агаты так шли девушке, что Калхас оглянулся на Иеронима, лично покупавшего подарок. Глаза у того были не менее печальны, чем ожерелье, и Калхаса на мгновение потрясла догадка, что историк тоже влюблен в Гиртеаду, и все свое чувство он, сам не зная того, вложил в этот подарок.

— Как красиво! — вырвалось у Мегисто, первой оторвавшейся от безделушек и посмотревшей на Гиртеаду.

Другие девушки, повернувшиеся на слова Мегисто, начали было восхищаться, тараторить, всплескивать руками, но София рявкнула:

— Тихо!

Калхас поймал на себе ее тяжелый взгляд и торопливо заговорил:

— Я пришел сюда, чтобы просить тебя, София: отдай мне Гиртеаду. Ты замечательно воспитываешь девушек — я знаю, что она станет славной женой. Наверное я это понял с того, помнишь? — первого появления у вас. Я знаю, что она согласна пойти со мной, поэтому дай, София, возможность одному из твоих дел завершиться счастливо.

Он мягко улыбнулся, ожидая вздохов сожаления, быть может торговли по поводу приданого — всего того, что устраивали аркадские матери, если кто-то сватал их дочерей. Однако взгляд Софии не стал менее тяжелым.

— Я знала, о чем ты будешь просить, — весьма враждебно произнесла она и кивнула в сторону Гиртеады. — Ты думаешь, эта девчонка молчала после того, как ты забрался в беседку? Конечно, нет! К полудню об этом знал весь дом! К счастью, демон-покровитель заставил тебя болеть. Если бы ты пришел в тот же день, я, может быть, и согласилась бы. Я, глупая, вначале обрадовалась, но — видно не такая уж глупая — потом вспомнила, что ты такое. «Приближенный стратега!..» Фу! Непонятно кто! Случайный человек. Не понимаю, отчего с тобой ходит Иероним… Нет, не отдам. Я думаю, что гораздо лучшим для нее будет остаться у меня.

Аркадянин был настолько растерян, что в поисках поддержки посмотрел на историка.

— Он не случайный человек, — подал голос тот. — Я думаю, что теперь автократор не скоро отпустит его от себя. Он спас Антигена во время штурма Танафа. Но дело даже не в этом, вовсе не в этом…

— А, знаю! — перебила его София. — Бродячий маг — так? Или предсказатель? В городе много болтают о странных людях, которых привечает стратег. Не думаю, что это правильно, да и не люблю я странных людей.

— Нам не следует обсуждать действия автократора, — быстро вставил Иероним.

— Конечно, — согласилась София и подалась всей своей жирной тушей к историку: — Но я не отдам Гиртеаду твоему спутнику. Он мне не нравится. Почему? Он не такой, как кажется. Это хитрый пастух, отмытый и приодетый, но я смотрю на него и чувствую, что нутро его пахнет козлищем. Может быть Пан — бог могущественный, но путь на Олимп ему заказан и, к тому же, я терпеть не могу козлиного блуда. Нет, Гиртеада дождется достойного ее жениха.

Калхас был оглушен ее словами, однако он нашел в себе силы сказать:

— Если Гиртеада захочет, она пойдет со мной. А она хочет этого.

— Ну и что? Стану ли я поощрять глупость? — Говоря, София даже не смотрела в его сторону. — Пойти же она не сможет никак. Она — моя рабыня и у меня на нее есть купчая.

— Я выкуплю ее. Назови цену, — тут же предложил Калхас.

— А я не продам! — София резко повернулась к нему. На ее физиономии было написано откровенное злорадство. Калхасу показалось, что сейчас, подобно последней швали, она покажет ему палец. Однако хозяйка Гиртеады сдержалась и вместо этого кивнула в сторону дверей:

— С тобой нам говорить больше не о чем. Иероним, если он хочет, пусть остается. А ты иди, разговор закончен.

Гиртеада громко всхлипнула и уткнулась лицом в руки. Калхас, стиснув зубы, подошел к ней, взял за плечи и прижался лицом к ее темени. На него пахнуло корицей и молоком, а еще — горем и усталостью.

— Отойди! — взвизгнула София.

— Не плачь. Я скоро вернусь и заберу тебя, — стараясь подбодрить Гиртеаду, сказал Калхас.

— Только попробуй! — бушевала хозяйка. — Больше ты сюда не войдешь! Ни в мой дом, ни в мой сад!

— Не плачь, пожалуйста. Подожди, я вернусь, — прошептал еще раз Калхас, поцеловал девушку и, чувствуя, как в нем кипит злость, вышел из комнаты.

Иероним на несколько мгновений задержался. Калхас, переступая через порог дома, слышал, как он говорил Софии:

— Я очень разочарован. Ты не права. Я уверен, что стратег, узнав об этом, будет крайне недоволен.

7

Пастух шел от Софии переполненный бешенством и решимостью.

— Я вытащу ее отсюда, — сказал он расстроенному Иерониму. — Я знаю, что вытащу.

— Надо сообщить Эвмену, — негодующе бормотал историк. — София перед ним благоговеет. Он должен подействовать на нее.

— Не думаю, — мотнул головой Калхас. — Мне кажется, что она уже давно больше думает об Антигоне, чем об Эвмене.