Прорицатель

— Спроси об этом у Певкеста. У тех, кто бежал вместе с ним. — Эвмен наполовину отвернулся от македонянина. — Спроси у тех, кого сейчас рядом с нами нет. Где твой друг Антиген? Где наши друзья сатрапы?

— Они не друзья мне, — отрезал Тевтам. — Я не хочу о них говорить. На ком была ответственность — на них или на тебе? Имей в виду, сейчас мои воины способны на все…

— Ладно, пусть ворчат, — тяжело вздохнул Эвмен, когда вождь ветеранов отправился располагать свой отряд на ночь. — К утру они свыкнутся с положением.

Калхас постелил на вершине холма попону со своей лошади и сел, по-сакски поджав под себя ноги. Тиридат сложил для стратега из плащей и попон что-то напоминающее воронье гнездо. Но тот не желал опускаться на землю. Он медленно прохаживался рядом с аркадянином: пять шагов в одну сторону, пять — в другую. Калхас понимал, что стратега мучило состояние неопределенности. С солдатами, безусловно подчиненными его воле, он мог еще рассчитывать на удачу. Но куда повернет аргираспидов утро? Сейчас от ветеранов доносились звуки горячих споров. Пастух старался не прислушиваться к ним, словно его внимание могло нарушить шаткое равновесие, сложившееся на холме.

Отряды Филиппа, гетайры молча дремали, прижимаясь спиной к спине. Калхас с тоской вспоминал о шерстяном гиматии, оставленном в лагере. Впрочем, спать ему не хотелось. Холод возбуждал в той же мере, что и опасность, бродившая где-то поблизости.

Внезапно Эвмен остановился, повернулся к пастуху и безжизненным голосом произнес:

— Македоняне не простят мне Кратера. И сам Кратер не простит.

Калхас смутно вспомнил рассказы Дотима:

— Это тот военачальник Александра, которого ты убил?

— Я не убивал! — встрепенулся стратег. — Я сражался в другом месте, против Неоптолема. Его убил какой-то фракиец. Наемник, чьего имени я не знаю — и благо, что не знаю, ибо сомневаюсь, что из моих рук он получил бы награду… Понимаешь, Кратер был мне другом. Настоящим — не то, что эти — Певкест и прочие: старшим другом. Я почитал его как учителя и проклинал злосчастную судьбу, которая привела Кратера в лагерь врагов. Но уж совсем не мог предполагать, что все закончится так скверно. Я как раз расправился с Неоптолемом, когда мне сообщили, что он умирает. В каком-то бреду скакал к нему — через все поле, на котором сражались армии. Очень хорошо помню его лицо: бледное с горько поджатыми губами.

Эвмен приложил руки к вискам и покачал головой.

— Он так и не сказал ни слова. Я плакал, ругал Неоптолема, протягивал руку, просил его о примирении. А он молча умирал. Мне было жутко и холодно.

Эвмен просительно посмотрел на Калхаса:

— Может быть, все-таки он меня простил — там, после смерти?

Пастух с усилием улыбнулся.

— Надеюсь. Нужно молиться богам.

— А не поздно?.. Кратер, Кратер, зачем ты тогда поднял оружие?

— Не поедай своего сердца, — Калхас осторожно тронул Эвмена за локоть. — Странные слова. Ты говоришь так, словно ожидаешь… что-то страшное. Не надо так говорить.

— Мы и так над краем пропасти. Или ты не замечаешь этого?

Безнадежный тон стратега поверг Калхаса в уныние. Однако к полуночи пастух с облегчением списал тревогу автократора на крайнее утомление. Произошло событие, которого не ожидал никто: на холме собрались оставившие поле боя сатрапы. Все: Амфимах, Стасандр, Тлеполем, Андробаз, Эвдим, Антиген. Каждый из них привел по две-три сотни конных воинов. Не было только Певкеста.

— И не жди его, — мрачно сказал Эвдим. — Он запутался настолько, что бежит ото всех сломя голову.

— Может быть, он давно уже под крылом Антигона? — предположил Филипп.

— Едва ли, — покачал головой стратег. — Сегодня у него была масса возможностей, чтобы ударить нам в спину. Похоже его предательство дальше бегства не распространяется.

Эвмен внимательно посмотрел на окружавших его сатрапов и военачальников.

— Я рад, что вы нашли возможность вернуться ко мне. Я не буду спрашивать, почему вы покинули поле боя, и где были. Но теперь мы доведем дело до конца. Завтра, когда поднимется солнце, мы сомнем Антигона…

— Сомнем? — с недоумением посмотрел на стратега Антиген. — На что ты надеешься?

— Нужно бежать, — почти хором сказали Тлеполем и Стасандр.

— К чему испытывать судьбу? — грустно произнес Эвдим. — Сейчас мы еще можем бежать. А если завтра ввяжемся в бой — едва ли.

От гнева Эвмен даже закашлялся.

— Сколько же можно бояться? Даже сегодня мы не проиграли сражения. Аргираспиды прогнали всех, кто пытался сопротивляться им. Филипп устоял. И только пыль, да трусость украли из наших рук окончательную победу! Если Фригиец завтра сумеет вывести остатки пехоты, аргираспиды опять опрокинут ее. Что до конницы, то вместе с вашими отрядами мы достаточно сильны, чтобы одолеть антигоновцев. Это не мы ослаблены, а они — разделением по двум лагерям, грабежом. Слабые разбежались; здесь, на холме, остались только сильные. Сильные не уступят, и позор сегодняшнего дня будет отомщен!

— Но мы потеряли лагерь, — тихо сказал Тевтам. — Потеряли жен и детей.