Примечательна и лингвистическая история выражения «сын человеческий» в библейской литературе. Традиционно оно имело коннотации хрупкости и слабости, присущей человеческой природе. Подобное использование мы находим в книге Иова, книге Исаии и Псалтири: «Вот даже луна, и та не светла, и звезды не чисты пред очами Его. Тем менее человек, который
есть червь, и сын человеческий, который есть моль» (Иов 25, 6); «Кто ты, что боишься человека, который умирает, и сына человеческого, который то же, что трава» (Ис 51, 12); «Когда взираю я на небеса Твои – дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил. Что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?» (Пс 8, 5–6). Некоторые исследователи высказывали сомнения в том, что выражение «сын человеческий» в книге Даниила может акцентировать слабость человеческой природы244. Тем не менее эта идея появляется уже в истории безумия Навуxодоносора, которую автор книги Даниила снабжает весьма показательным комментарием: «Повелением Бодрствующего это определено и по приговору Святых назначено, дабы знали живущие, что Всевышний владычествует над царством человеческим, и дает его, кому хочет, и поставляет над ним уничиженного между людьми» (Дан 4, 14). Примечательно, что этой фразы нет в тексте 4 главы книги Даниила перевода Септуагинты, где вместо приведенного выше суждения о Божественном суверенитете мы находим предсказание будущей узурпации власти Навуходоносора во время его семилетнего безумия. Вполне вероятно, что автор книги Даниила исправил первоначальный вариант текста, восходящий к традиционным фольклорным мотивам, таким образом, чтобы он лучше отвечал общему замыслу его произведения. В результате приведенная фраза стала параллелью к основной теме 7 главы – будущего торжества преследуемых иудеев над их гонителями – эллинистическими монархиями. Таким образом, использование подчеркивающего слабость выражения «сын человеческий» в книге Даниила только оттеняет величие удела, предназначенного человеку.Непосредственным источником подобного использования выражения «сын человеческий» стало его употребление в Псалтири.
Наиболее близкую аналогию к образу Сына Человеческого в книге Даниила представляет текст псалма 8, который дает развернутую картину величия человека как владыки над природным миром:
«Когда взираю я на небеса Твои – дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что’ есть
человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; всё положил под ноги его: овец и волов всех, и также полевых зверей, птиц небесных и рыб морских, все, преходящее морскими стезями» (Пс 8, 4–8). В данном пассаже мы находим упоминания «сына человеческого», утверждение о дарованном ему Богом господстве над творением и, в частности, его господстве над животным миром. Все эти мотивы прекрасно укладываются в картину, нарисованную автором 7 главы книги Даниила, – воцарение Сына Человеческого, его господство над имеющими животную природу языческими империями, дарование ему этой власти Богом. Связь Дан 7 с 8 псалмом уже давно была отмечена рядом исследователей245.Другой источник, который с большой вероятностью мог повялить на создание образа Сына Человеческого, также находится в Псалтири – это псалом 79. В нем псалмопевец оплакивает несчастья своего народа и обращается к Богу с мольбой о помощи и спасении. Израиль в псалме сначала сравнивается с виноградником, однако в конце текста появляется, по-видимому, новая метафора: «Да будет рука Твоя над мужем десницы Твоей, над сыном человеческим, которого ты укрепил себе, и мы не отступим от Тебя; оживи нас, и мы будем призывать имя Твое» (Пс 79, 18–19). Здесь мы снова видим фразу «сын человеческий», под которой, очевидно, понимается еврейский народ – во всяком случае, подобное толкование представляется здесь наиболее вероятным – и автор книги Даниила, скорее всего, также должен был понять этот псалом именно таким образом.