Пророчество

Прошло часа два, а казалось — целая вечность. Я сел на кровати и прислушался. Тишина опустилась на дом, но было в ней что-то тревожное — будто заглушённый крик, напряженное ожидание. Или это лишь чудилось мне, после того как я так долго пролежал на кровати, считая минуты, прислушиваясь к малейшему звуку, который выдал бы бодрствующих, бродящих по дому. Но звуки давно затихли, лишь над рекой вскрикивали порой чайки, и где-то вдали выла и тявкала лиса. Я осторожно скинул ноги с кровати и тут же перевернул горшок, заботливо оставленный мне Филипом Говардом; загрохотало так, словно рота солдат стреляла из мушкетов; сердце пустилось в пляс, а сам я замер, но дом вроде бы не проснулся. Хотел бы я знать, далеко ли спальни Говардов и комнаты слуг, кто мог услышать мои передвижения. Уже подойдя к окну и толкнув один деревянный ставень, я вспомнил, что белого пса могли оставить в доме без привязи, для охраны. Хотя он, наверное, пьянее меня, сообразил я, устало потирая висок. У меня голова разламывалась, но спать не хотелось: нервы были напряжены до предела.

Свечу и кремень я нащупал в кармане штанов.

Без обуви, в одних подштанниках, я мог передвигаться почти бесшумно, хотя неровные доски пола и поскрипывали на каждом шагу. Я приоткрыл сначала узкую щелочку, а там и достаточно широкую, чтобы выскользнуть в коридор. Все тихо. Я пробирался к лестнице, по которой меня привели наверх, и мне казалось, будто я слышу дружные вдохи-выдохи глубоко спящих людей. Если кто и встретится мне на пути, притворюсь пьяным, будто бы я ищу водички попить или вышел по большой нужде.

Коридор, ведущий в столовую, был пуст; я старался ступать беззвучно и прислушивался — нет, поблизости никого не было. Дверь в конце коридора была закрыта, и чем ближе я к ней подходил, тем громче стучала кровь в висках: если она заперта на замок и замок не поддастся моему кинжалу — кинжал, как всегда, торчал у меня за поясом, — то и ночная разведка, и пьяное представление — все напрасно.

Дверь, однако, отворилась с такой легкостью, что я устрашился: не ждет ли меня внутри засада — кто-то из Говардов, догадавшийся о моих намерениях. Но нет, я очутился в безопасном одиночестве в большой прямоугольной комнате, вдоль стен тянулись высокие деревянные стеллажи с книгами и рукописями, прерываясь лишь в торцах комнаты, где смотрелись друг в друга два сводчатых окна. Сквозь одно окно проникал бледный лунный свет, ложился мне под ноги. Дрожащими пальцами, не веря своей удаче, я тихонько прикрыл за собой дверь, вынул свечу и стал выбивать искру — раз, другой, на третий свеча загорелась, и я придвинулся к книжным полкам, пытаясь разобраться в том порядке, которого придерживался Филип Говард. А может быть, не Филип, а его дядя хранил здесь свои сокровища: юный граф не производил впечатления человека ученого. Возможно, Генри перевез свое собрание в усадьбу Арундел, когда его семейство лишилось родового особняка. Так или иначе, я с удовольствием предвкушал возможность порыться в библиотеке Говардов без разрешения, как Генри Говард, насколько мне известно, порылся в собрании доктора Ди.

Дрожащий круг света выхватывал один ряд книг за другим — я двигался вдоль стеллажей, прекрасно понимая, что нужной мне книги на полке я точно не обнаружу, если даже она хранится в этом доме. Но если Ди угадал верно и много лет назад книгу Гермеса Трисмегиста похитили у него в Оксфорде по заказу Генри Говарда, то он мог спрятать ее где-то в своей библиотеке. Лишь бы, молился я про себя, мне удалось провести здесь достаточно времени, чтобы ее найти. Беглого взгляда было достаточно, чтобы опознать в большинстве томов самую что ни на есть классику: ученые и богословские труды и поэтические сборники, как в любом знатном доме, подобранные скорее по красоте переплетов, чем по содержанию. А вот длинная стена против двери привлекла меня — окна там не было, это была глухая стена восточного крыла дома. Почему же там не пробили окно, ведь для читальни дополнительный источник света, тем более с востока, — явное преимущество? Я двинулся вдоль подозрительной стены, внимательно ее осматривая, и в конце ряда стеллажей пламя свечи вдруг заколебалось, почти угасая. Свободной рукой я прикрыл огонек и почувствовал сильный сквозняк, очевидно, из-за деревянного книжного шкафа. Занятно: ведь шкафы вроде были пристроены вплотную к стене. Склонившись до полу, я разглядел на досках многообещающие царапины, и сердце так и ворохнулось в груди.