Пророчество Предславы

— Чем? Да ты никогда и не был послушен церкви. Столько сколько ты нагрешил, твои бояре за всю жизнь скопом не натворили. Взять хотя бы женитьбу. Вопреки всем правилам, вопреки слову митрополита, ты женился в третий раз…

— Но ты же сам одобрил этот брак, — перебил возмущённо князь. — И ты, и Стефан…

— Мы пошли на поводу у твоей похоти (за что нам придётся ещё ответить), но бог не пошёл. Да и не единственный этот грех за тобой. Это ведь ты повинен в гибели великого князя Александра Михайловича. Ты повинен в гибели его сына Фёдора. Или тоже на церковь этот грех переложишь? И думаешь, я не догадываюсь, зачем ты взял в жёны Марию? Убийство её отца и брата хотел загладить. Она не согласилась идти за убийцу, так ты насильно её взял. Вот и прогневал господа, не раз прогневал.

Семён замолк, поражённый невиданной доселе грубой речью викария, но потом и сам взорвался:

— Господа?! — воскликнул он. — Да разве эта жуткая тварь имеет отношение к господу?

— А ты что же хотел, чтобы господь явился к тебе самолично? — крикнул в лицо князю Алексий. — Много чести, Семён Иванович! У него достаточно слуг для грязной работы…

Алексий так и не открыл князю, что за тварь расправилась с его сыном. Тем более не признал, что мог бы попытаться остановить чудовище. Он намерено говорил грубо, желая привести собеседника в смятение, заставить думать, что только он, Семён, сам и повинен во всём. Отчасти это Алексию удалось. Однако после столь жёсткого разговора, князь больше не желал видеть викария и общался впредь только со своим духовником Стефаном.

Но сейчас вся эта свара с викарием, казалась ему мелочью. Князь помнил последние слова твари, он понимал, что смерть не минует, в конце концов, и его. Подняв дружину, Семён наводнил дворец вооружёнными до зубов воинами. Толку от этого было мало, если учесть, что в ту страшную ночь, стражники попросту исчезли, и никаких их следов не найдено до сих пор. Но сдаваться без боя он не желал и хоть что-нибудь, а должен был предпринять.

Последовавшая вскоре гибель второго сына, последнего его наследника, лишила князя остатков воли. Семёну к счастью не пришлось стать свидетелем бойни, но вид растерзанного младенца, совсем доконал его. Он слёг и больше не поднимался с постели, пока смерть в своём жутком обличии не явилась однажды за ним.

* * *

Великий князь лежал окровавленный на постели в своих покоях. На первый взгляд могло показаться, будто он уже мёртв. Но Семён ещё дышал. На его побледневшем лице проступил пот, губы пересохли и потрескались. Вокруг князя суетились два священника и несколько служек из придворной церкви. Они стаскивали с Семёна пропитанную кровью мирскую одежду, облачая его в чистое монашеское одеяние. Рубаха не поддавалась, и тогда служки осторожно разрезали её ножами. Князь отвечал стоном на каждое движение, на каждое прикосновение к изувеченному телу, а когда священники или служки вынуждены были приподнимать его, князь, скрипя зубами, грязно ругался.

Семёна спешно готовили к принятию иноческого чина.

Так завелось давно — князья и бояре, в полной мере нагрешив за свою бурную жизнь (а творили зло они куда чаще простых людей), принимали предсмертный постриг. Обретая вместе с ним и новое имя, они пытались тем самым уйти от ответственности за совершённые злодеяния. Нередко случалось, что в иноки постригали уже мёртвого князя, павшего, к примеру, в бою и не успевшего, поэтому распорядиться перед смертью. Святые отцы закрывали на хитрость глаза. Лукавый расчёт был прост и наивен — подобно крещению, иночество, давая новое имя, как бы перечёркивало прежнюю жизнь, и души должны были предстать перед богом в ином, очищенном обличии. Одно название говорит за себя — иночество! Но разве бога обманешь?

Увидев вошедшего Алексия, Семён отпихнул священников и, совершив усилие, приподнялся на локтях.

— Ты? — изумлённо спросил он, сгорая от ненависти. — Посмел придти после всего того, что сделал со мной и всем моим родом? После лжи, которой ты кормил меня всё это время…

Слова давались князю с трудом. На его часто вздымающейся груди Алексий увидел глубокие борозды кровоточащих рубцов… Раны причиняли Семёну неимоверную боль, но сейчас он готов был вытерпеть всё что угодно, лишь бы выплеснуть викарию в лицо свою ненависть. Ненависть, рождённую внезапным прозрением.

Не желая становиться свидетелями крамолы, священники наперегонки со служками выскочили вон.

— Ты ещё не составил духовную, — напомнил Алексий с деланным равнодушием, как бы не замечая княжеского гнева. — Бояре за дверью собрались, ждут твоего слова…

Семён раздражённо отмахнулся от викария, но мысль о престолонаследии проникла в его мозг, и он ответил:

— Не надейся, что я передам власть Ивану. Ты ведь этого хочешь от меня? Я давно подметил, что тебе он ближе, что ты потворствуешь ему, оберегаешь от грязи. Ты всё это время готовил его на моё место? Я прав?

Алексий молчал. Князь, устав держаться на локтях откинулся на подушку, но взгляда с викария не сводил. С ещё большей злобой, но значительно тише он бросил:

— Так вот, выкуси! Не бывать тому…