Пророк

Копьеносец кивнул. Триада принимала любые заказы, но никогда не брались за дела, связанные с политикой и наркотиками. Но старик так красноречиво молчал… Яо прекрасно понял, что он имел в виду, упомянув принципы.

– Работа выполнена, вы принимаете её?

– Принимаю. Ваш заказчик предусмотрел доставку меня и пленника в Пекин?

– Да, маоши. Он также предусмотрел мастера дознания и аппаратуру для записи допроса. Он считал, что вы торопитесь.

– При случае нужно поблагодарить старика.

– В роще стоит палатка. Мы будем охранять вас, пока вы не закончите.

Его спеленали, как младенца. Даже если гуафанг и предусмотрел какую-то возможность сбежать от неудобных вопросов под защиту предков, воспользоваться ею он не смог бы при всем желании. Триада учла всё.

Сейчас, лёжа на носилках, это был просто грузный мужчина с седыми висками. Черты лица – резкие, грубые – выдавали простое происхождение. Глава ещё недавно могущественного института государственной власти, сегодня запрещённого. Бунтарь или марионетка? Яо был уверен во втором варианте, но для императорского суда требовалось нечто большее, чем уверенность гвардейца. Именно для этого в палатке стоял штатив с включенной видеокамерой, которая зафиксирует все вопросы и ответы.

Сам допрос не должен был занять много времени, копьеносцу достаточно было одного взгляда на мастера дознания, чтобы это понять. Непримечательный мужчина, лицо которого Яо забыл прежде, чем отвел от него взгляд, не собирался пользовался химией или острыми предметами. На столик рядом с носилками он выставил три чернильницы и положил три кисти разной толщины.

По спине Яо прошел морозец – перед ним готовился к допросу человек, которого не могло существовать. Сельский фольклор, крестьянская магия, сказка для детишек, легенды необразованных и тёмных провинциалов. Гуйхе – призрачный художник. Не маг в том виде, как принято считать, но человек, способный творить настоящие чудеса с помощью лишь чернил и кисти. Например, нарисовать на стене животное, которое затем оживало. Или дверь, которую можно было открыть. Или…

Неуловимым движением тонкой кисти гуйхе начертил на уголках губ пленника иероглиф “готовность”. Взял другую кисть, более широкую, и вывел на его лбу “бодрость”. Затем провёл рукой над телом гуафанга, удовлетворенно хмыкнул и, разорвав рубаху на его груди, нарисовал знак “отрицание” на левом соске. Правый же украсил символом “неподвижность”. После чего сделал Яо приглашающий жест.

Четыре иероглифа! Обычными чернилами! Как такое возможно?

Чувствуя смущение, словно был ребенком на семейном празднике, которого попросили прочитать стихи перед множеством взрослых, Яо задал первый вопрос. Единственный вопрос, который имел значение.

– Кто инициатор мятежа “Нового пути”?

Гауфенг молчал. По лбу и щекам мужчины стекали капли пота, губы сжались так плотно, что превратились в бледную лиловую линию. Кажется, он сопротивлялся воздействию знаков. Значит ли это, что гуйхе не так уж силён, как врали про него легенды?

Тот словно почувствовал скепсис гвардейца. Не изменившись в лице, он знаком попросил разрешения приблизится к связанному гауфенгу. Проверил свою работу, нашел её выполненной хорошо, после чего заговорил.

– Как твоё имя? – спросил он у пленника голосом мягким и вкрадчивым. Как у учителя начальных классов.

– Да Жонг, – неохотно выдавил пленник.

– Хорошее имя, – похвалил его дознаватель. И пояснил для копьеносца: – Ему тяжело отвечать сразу на важные вопросы. Он пытается бороться. Сперва нужно заставить его говорить о чём угодно, а потом он уже сам не сможет остановиться. Вы позволите мне?

Ван Ло кивнул. Про себя он в этот момент решил, что будет именовать гуйхе именно мастером дознания, а не призрачным художником. Так было проще принять ожившую сказку.

– Как называла тебя мать, Жонг?

– Киу.

– Осенний ветерок? Она любила тебя, верно?

– Очень. Она говорила, что я подарок небес, скрашивающий её старость.

– Младший сын?

– Да. Она умерла, когда мне было двенадцать лет.

Гуафанг говорил просто, не проявляя эмоций, а на лице застыла гримаса абсолютного потрясения. Он не верил, что его губы выталкивают слова, которые они никогда и никому не говорил.

– Ты огорчал её?

– Только случайно. Я очень любил мать. Боялся её огорчать. Она часто болела.

– Хорошо. Очень хорошо, Жонг, – голос безымянного мастера оставался таким же тёплым и участливым, словно он допрашивал не матерого преступника, а разговаривал с мальчишкой-сорванцом в летнем парке. – Ты расскажешь господину Ло всё, что ему следует знать?

– Расскажу.

Дознаватель вновь сделал приглашающий жест в сторону пленника. Продолжайте, мол, он готов. Сам же с поклоном вышел из палатки, оставив рядом с чернильницами артефакт покрова.

Яо активировал его, зачем-то откашлялся, скрывая лёгкое потрясение от понимания того, как легко была обращена в глину воля сильного человека. И смятение, которое случается у каждого достойного человека, который невольно услышал интимное, не предназначенное для чужих ушей.

– Кто инициатор мятежа “Нового пути”?