— Сергей, есть любопытное сообщение. В Приднепровске тоже славянские миссионеры объявились. Заберешь ориентировку. Я написал, что надо сделать. И еще сигнал, тоже связанный с «миссией». У шведских туристов Бенгта Сарельда и Нильса-Эрика Энгстрёема при досмотре таможенники обнаружили целую пачку советских документов и подборку клеветнических материалов о положении верующих в СССР. В пачке этой, которая находилась в тайнике под днищем багажника, 424 листа. Шведы прокатились на своем «Форд-Консул 2000» по маршруту Львов — Киев — Брест. И в Бресте при выезде их изобличили. Среди клеветнических материалов есть кое-что из Пскова и Приднепровска. Кто и как передал информацию, установить не удалось. На нескольких конвертах, которые везли туристы, были зарубежные адреса, уже использовавшиеся «Славянской миссией»… Учтите этот сигнал.
«Пророк» исчез. Исчез, не оставив следов. Он не появился больше у Дроновой, перестал разыскивать по телефону Кисляка. Начисто смолкла и таксомоторная «диспетчерская». Лишь Кисляка изредка спрашивал еще женский голос. Однажды поинтересовались, кто снял трубку. Ответили: «Племянник». После этого женщина спросила, что с Вадимом Петровичем. «Он в больнице», — последовал ответ. «Что с ним?» — «Аппендицит. А кто спрашивает?» — «Я позвоню в следующий раз. Через неделю». И действительно, женщина позвонила, поинтересовалась, не выздоровел ли Вадим Петрович? После ответа: «Поправляется», поблагодарила и повесила трубку. Было установлено, что звонки производились из телефонов-автоматов.
В дело «Пророка» Михайлов с Фоминым вложили и короткий отчет Мишина о повторных поездках в Катуары и подтверждениях мальчишек, что «дяденька» на рисунке действительно похож на того, что побежал вслед за Божковым в лес. Теперь уже и генерал не возражал, чтобы убийцу предположительно рассматривали, как «племянника» Кисляка и жильца Дроновой. В тайнике, указанном Кисляком, были обнаружены листовки и тощенькие брошюры стокгольмского производства с текстами, написанными в стиле псалмов, но с антисоветскими выпадами, с призывами «бороться с царством сатаны». Было и несколько журналов «Свет на Востоке», что давало еще большие основания связывать Божкова — Кисляка — «племянника» — «Пророка». Но сам «Пророк» словно сквозь землю провалился.
Фомин осуществил за эти дни еще одну акцию, свозив Кисляка на Ленинский проспект. Вадим Петрович, не выходя из машины, объяснил, где видел Юрьева с девушкой. Перед этим он вспомнил, что однажды племянник разговаривал по телефону с какой-то Олей.
Дом, указанный Кисляком, был громадный, больше трехсот квартир, и определить всех Оль, живущих в нем, тоже было не просто. К тому же совсем не обязательно девушка, выходившая из этого дома с «Пророком», должна была жить здесь. Но все же Фомин поручил старшему лейтенанту Брусиловскому попытаться установить все, что удастся…
Сам же майор готовился к встрече с еще одним человеком, который, по расчетам Михайлова, мог сыграть немаловажную роль в поисках разорванного пока звена цепи, тянувшейся к Готье. Что Готье и был для Кисляка тем самым Антоном Васильевичем, сомнений у него не вызывало. На фотографии Кисляк сразу же узнал своего шефа.
«Попов по натуре не Меленхевич», — отметил для себя Фомин после доклада товарища, выезжавшего на арест Попова. Он знал, что Попов с самого начала вел себя очень спокойно. При обыске его дома ничего компрометирующего не обнаружили. Никаких улик.
За всю дорогу в Москву он не пытался сам начать разговор. И обращался к сопровождающим лишь с самыми обыденными просьбами.
В кабинет Фомина он вошел смело, быстро огляделся и, приняв обиженный вид, устремил глаза куда-то в пространство.
«Что это, игра или действительно полное безразличие к своей судьбе?» — подумал Фомин. Выдвинул ящик, достал из него трубку и табак, изъятые у Попова накануне вечером, и пододвинул все к краю стола:
— Можете курить.
Попов неторопливо набил трубку и, лишь поднеся к ней спичку, на какой-то миг поднял глаза. Фомин ждал этого взгляда и внутренне был потрясен его пронзительной остротой и уверенностью. Движения Попова были точны и спокойны. Майор почувствовал, что перед ним сидел актер, актер незаурядный, опытный, с хорошо отработанной техникой поведения.
— Будете рассказывать сами или предпочитаете отвечать на вопросы? — начал Фомин.
— Вы угадали, отвечать на вопросы как-то сподручнее, — голос Попова был низкий, глуховатый, речь медленна.
— Пусть будет так, — Фомин пододвинул к себе бланк протокола допроса. — Прошу: фамилия, имя, отчество, год рождения…
— Попов Николай Васильевич, 1912 года, родился в Ростове, три месяца назад вышел на пенсию и поселился у своего тестя в Приморске. До отъезда жил в Лыково, работал в потребсоюзе. Все. Остальное легко проверить. Документы мои у вас.
— Фамилия Горбачев вам что-нибудь говорит?
Попов помедлил с ответом, но по лицу его ничего нельзя было прочесть.
— Нет, не припоминаю, — сказал Попов.
— Хорошо, так и запишем. Расскажите, пожалуйста, о своей службе в Советской Армии.