Пророк (СИ)

Головные боли мучили его с детства. Наставники говорили, что это плата за могущество его родового дара — силу настолько огромную, что тело не выдерживало её и отторгало. С каждым годом боль усиливалась, дойдя до кровавой рвоты и эпилепсии. Способности выходили из-под контроля, то поднимая все предметы вокруг в воздух, то пропадая полностью. Приговор целителей оказался неутешительным — болезнь дара, болезнь сильнейших Сумеречников. На затылке образовалась небольшая шишка, вырезав которую целители могли сохранить ему жизнь, но при этом он бы точно лишился дара и, вполне вероятно, разума. А если не резать, то жить ему оставался от силы год.

Глядя на молодую жену с сыном и представляя себя пускающим слюни в рубашку идиотом, неспособным даже держать меч, не то, что сечь орду, Гэвин струсил. Что за жизнь без дара? Даже не без руки или ноги, а без души, без самой сути, которая наполняла бренное существование хоть каким-то смыслом.

Гэвин сбежал, от близких и знакомых, от всего мира, в погоню за мифом. В таверне авалорского портового города Дубриса он заливал горе элем вместе с торговцами из Поднебесной. Они рассказали ему легенду о чудесном цветке, что растёт в храме Куала Джутти, в долине Агарти, окружённой кольцом самых высоких в Мидгарде гор, что зовутся Крышей мира. Цветок мог излечить любую рану, любую болезнь. Гэвин ухватился за этот миф, как за соломинку, хотя никогда не верил ни в богов, ни в сказки о чудесном избавлении. Тогда просто надо было что-то делать, чтобы не умирать жалкой развалиной.

В Поднебесной у подножья Крыши мира Гэвин нанял проводника, который согласился доставить его к ледникам, что устилали горное кольцо. Десять золотых запросил низкорослый, щуплый, плосколицый пройдоха за свои услуги и собрался в обратный путь, как только под ногами захрустел снег.

— Вон тропа. Дальше ступайте сами. Если боги сочтут вас достойным, то перенесут на своих крыльях в долину Агарти, если нет — навсегда останетесь пленником гор.

Гэвин усмехнулся. Сказками о богах его перекормили в детстве, и даже тогда он верил им не слишком. Хотел, порой очень сильно, когда надежда оставалась лишь на чудо, но даже тогда не мог перешагнуть через здравомыслие дневного мира. И вот сейчас: волшебный цветок, храм, которого никто никогда не видел? Верил ли он или шёл лишь потому, что надо было куда-то идти?

Вилась между ледяных глыб едва заметная тропка. Пленники гор — замёрзшие останки его предшественников изредка попадались на пути пугающими напоминаниями о неизбежном конце. Но Гэвин упрямо шёл вперёд, кутаясь в меха от пронизывающего холода и ветра, жмуря глаза от выжигающего зрение солнца. Каждый шаг давался всё труднее, пригибала ко льду непомерная тяжесть, стыла кровь в мертвеющих членах, холодил нутро воздух, которым не получалось надышаться. Казалось, ещё чуть-чуть, и за поворотом появится вожделенная вершина. За ней, за кольцом немилосердного сверкающего льда — цветущая, зелёная долина, полная сладкоголосой жизни и дарующая её каждому, кто смог вырваться из порочного круга гор.

В дурманном мареве истощения, холода и недостатка воздуха, Гэвин уже не понимал, видел ли сказочную долину на самом деле, или это была лишь предсмертная грёза. Он раскинул руки, крича протяжно, как птица, в сумасшедшей радости, которой у него не было так долго. Снег падал вверх, а не вниз, вихрился перевёрнутыми воронками, дробя куски льда и подхватывая за собой. Голову сжал спазм, хлынула кровь — из ноздрей, ушей, глаз — отовсюду. Такой боли он не испытывал никогда. Всё прервалось, обрушилось, твёрдая опора ушла из-под ног, и он полетел вниз, в вожделенную долину. Свистел воздух, мимо проносились ледники, зелёная земля всё ближе. Гэвин вяло попытался замедлить падение даром, но тот отозвался чавкающей пустотой, будто и не было никогда.

Гэвин с детства мечтал о крыльях, иногда, когда отец рассказывал семейные предания, даже чувствовал, как они прорезаются из-под лопаток, раскрываются на много-много саженей вокруг и вспыхивают полупрозрачными павлиньими цветами. Ветер, старый друг, бьётся в них, наполняя несокрушимой мощью, щекочет перья. Гэвин воспарял над миром, видя и слыша всё, живя в каждой его даже самой мелкой частичке. Вот и сейчас, полетел — хлопали, гоняя ветер, настоящие крылья. Капали, перемешиваясь с кровью, слёзы восторга. Блаженная долина совсем близко, шептались цветущие сады, роняя на землю лепестки жасмина. Блеснула серебром речушка. Уже совсем близко! Одна нога на росных изумрудах травы, другая — коснулась прозрачной воды. Кружили тенями рыбины. Одна скользнула в сапог и обожгла кожу могильным холодом.

Снова спазм. Тот берег обратился пепельной пустошью, толпились на нём скорбные фигуры. Будто бы он их знал когда-то, будто собирал для них погребальные костры и читал наполненные высокопарной фальшью поминальные речи. Фигуры протягивали ладони и звали к себе.

Снова захлопали крылья, обняли грудь сильные руки.