Пророк Тьмы

— Именно так. Мой никчемный булыжник против целой груды золота.

— Тогда начнем.

Хашид поднял руку.

Повинуясь сигналу, со скрипом поднялись решетки в противоположных концах арены, и на песке появились двое великанов — одинаково бронзовокожих, почти одинакового роста, почти одинакового телосложения.

По трибунам пронесся долгий многосотенный вздох, и воцарилась напряженная тишина. Ради этого боя и пришло сюда почти все мужское население города, а также гости и приглашенные чужестранцы, и никто не хотел упустить хоть малейшей детали предстоящего развлечения.

Хашид повернулся к колдуну Ай-Береку, смиренно ожидающему за спинами знатных господ, и неторопливо кивнул ему. Волшебник склонился в ответном поклоне, после чего закрыл глаза, шепотом произнес короткое заклинание и сделал жест, будто сдергивает скатерть со стола.

Сразу же магическая паутина спала с мозга Конана, свернулась в черный клубок и повисла над самой головой киммерийца — невидимая простому глазу и готовая тут же опуститься обратно, мгновенно повиновавшись приказу волшебника.

Глава восьмая

Вспышка света.

Гулкий удар несуществующего колокола, от которого заложило уши. Волна ледяного холода, быстро покатившаяся по телу от кончиков пальцев ног до самой макушки.

Конан вздрогнул, открыл глаза — но тут же вновь зажмурился: яркое полуденное солнце на миг ослепило его. Потом киммериец медленно вновь приподнял веки. Опять — в который уже раз! — он стоял на желтом песке ненавистной арены. В уши опять вливался многоголосый ропот зрителей, жаждущих крови,— естественно, чужой и, естественно, пролитой чужими руками. Он ощущал себя старой игрушкой, которую ребенок случайно нашел среди мусора и немного позабавился с ней — до тех пор, пока не наскучило… а тогда снова выкинул ее. И так раз за разом: поиграл — выбросил, поиграл — выбросил… Что может быть унизительнее, чем оказаться в роли беспомощной куклы, которую дергают за ниточки колдовства бездушные невидимки?!

Конан постарался унять рвущийся наружу гнев. Он еще найдет способ расквитаться с таинственными мучителями, а пока необходимо позаботиться о собственной шкуре.

Варвар быстро огляделся, потом осмотрел себя. Толстая кожаная безрукавка с пришитыми к ней металлическими полосками — тонкими и гибкими, движениям не мешающими, однако, в случае чего, способными смягчить рубящий удар клинком. Штаны до колен, высокие прочные сапоги, перчатки и наколенники из дубленой шкуры какого-то животного. В правой руке — заветный двуручный меч, с которым киммериец не расставался никогда и балансировка которого позволяла управляться с ним одной рукой, на локте левой — металлический, но очень легкий и, судя по всему, достаточно надежный щит, прикрывающий тело от подбородка до пупа. Волосы, чтобы не мешались и чтобы защитить голову, удерживаются металлическим же обручем с двумя пересекающимися на макушке лентами (это киммериец выяснил, случайно бросив взгляд в отполированное с двух сторон навершие щита).

На сей раз боевое облачение, пусть и незамысловатое, оказалось необычным: еще никогда Конана не наряжали столь тщательно — обычно он «пробуждался» на арене в одной лишь набедренной повязке, босиком, а из оружия при нем был только меч.

Странно.

И еще более странно: на этот раз против него выставили всего одного человека — хотя загадочные истязатели уже смогли убедиться, что Конану нет равных среди гладиаторов; в бою один на один заведомо выиграет именно он, варвар из Киммерии. Значит, перед ним не обычный гладиатор…

Но додумать эту мысль ему не дали: над ареной прокатился вибрирующий звон гонга, и противник, с расслабленно опущенными почти до самой земли секирой и таким же, как у северянина, Щитом, медленно приблизился к нему. Конан стоял неподвижно, исподлобья разглядывая очередного врага.

Ничего не скажешь: настоящий гигант. Доселе Конану редко приходилось встречать людей (людей, а не порождений Зла), кто бы мог сравниться с ним в росте и силе. Но этот человек, судя по всему, окажется достойным соперником. Конан покрепче сжал меч одной рукой и приготовился.

Амин остановился в трех шагах от киммерийца и с нескрываемым интересом разглядывал его.

— Так вот ты какой,— наконец тихо проговорил он.— Привет, мясо.

Конан молчал и не шевелился: всегда лучше смолчать, если не знаешь, с кем имеешь дело… и оставаться на месте, пока солнце светит тебе в бок: ведь свети оно в спину, лучи, отраженные от зеркальных пластин на доспехах неизвестного недруга, наверняка ослепят тебя.

— Я — Амин,— продолжал гладиатор, и голос его шелестел, как сухая степная трава, сквозь которую крадется ядовитая змея.— Личный телохранитель великого туранского шаха Джумаля, чьи стопы упираются в землю, а голова касается небесного свода. Сейчас я убью тебя — во славу своего господина.

Конан разлепил потрескавшиеся за время долгого беспамятства губы и впервые за время плена заговорил.

— Я — Конан, ничей не слуга, простой воин из Киммерии,— ответил он столь же тихо.— Я не желаю убивать тебя, но, если такова моя судьба, то убью — для того чтобы выжить самому.