Пророк

Как при этом выжила главная мишень террористов — диктатор России Лавр Георгиевич Корнилов, остается загадкой по сей день. Говорят, у него была великолепная охрана, укомплектованная наиболее преданными офицерами, казаками и калмыками. Говорят, он был очень популярен в войсках. Большинство кадровых офицеров боготворили своего полководца за сохранение престижа русской армии и победу над коммунистами. Говорят, он создал одну из лучших по тому времени служб безопасности — ИКГБ, укомплектовав ее лучшими офицерами из царской полиции и военной разведки и контрразведки. Все это так. Но, наверное, было нечто особенное в том, что Лавр Георгиевич выжил в том кровавом кошмаре, который начался в России в тысяча девятьсот семнадцатом году и так и не закончился со вступлением белых армий в Москву и Петербург. Словно некая потусторонняя сила решила сжалиться над Россией и послала ей пусть жесткого, пусть временами жестокого диктатора, но человека, который смог железной рукой прекратить смуту. Да, он выиграл Гражданскую войну, он установил в стране военный порядок, он создал условия для возрождения экономики. Возможно, для этого судьба и сберегла его. Но прекратить саму смуту он был не в силах. Как и за триста лет до этого, подлинный демон русской смуты таился не в дворцах правителей, не на явках заговорщиков, не на площадях, где бунтовал народ, а в умах людей. За полтора десятилетия кровопролития население бывшей империи озлобилось, привыкло делить всех на своих и чужих, воспринимать любое действие властей как попытку возвышения и обогащения одной политической группировки над другой. Порвалась связь, державшая народ как единое целое. Люди стали чураться друг друга, видеть врага в каждом встречном. В этой ситуации такой человек, как Корнилов, вполне мог удержать власть, но никогда не сплотил бы нацию, потому что для людей он был один из... Один из «белых генералов, задушивших русскую революцию». Один из «военных, узурпировавших власть». Даже один из «наших», с помощью кого «мы пришли к власти и обставили тех и тех».

И тогда Лавр Георгиевич сделал совершенно неожиданный шаг. Незадолго до смерти и, видимо, предчувствуя ее, он восстановил монархию и ввел конституцию, дававшую императору очень ограниченные возможности в управлении государством, а сам ушел на покой. При том сделал это стремительно и неожиданно. Так же внезапно, как атаковал красные части в Гражданскую. На престол взошел бывший великий князь Дмитрий Павлович, а с этого момента Император Всероссийский Дмитрий Второй. Так открылась новая страница в истории моего отечества.

Я вспомнил, как сегодня утром, спускаясь в парк, я остановился перед парадным портретом императора Дмитрия Павловича. Его напряженный, чуть нервный облик, в котором еще угадывалось волнение (первые эскизы к портрету были сделаны почти сразу после коронации), отчего-то навел меня на мысли о превратностях истории. Возможно, к этим раздумьям подтолкнули каблуки туфель его величества. Я вспомнил рассказы старших о том, что именно Дмитрий Павлович ввел в моду такие длинные каблуки, почти полностью сливающиеся с подошвой. Кто знает, какую обувь довелось бы носить нам нынче, если бы в октябре тысяча девятьсот тридцать второго года тысячеликая толпа не засвидетельствовала помазание нового императора. Уже подходя к пруду, я подумал, что у истории отменное чувство юмора, ведь многие и в то время, и после оспаривали право Дмитрия Павловича на российский престол. Придворные историографы быстро обосновали законность притязаний Дмитрия Павловича, но мне всегда казалось, что выбор на него пал совсем не по династическим соображениям. Этого была всего лишь компромиссная фигура, единственный член правящего дома, непричастный к семейным склокам, не запятнанный связью с революционерами, но и не призывавший к репрессиям против сторонников советской власти. Все знали, что он был в составе заговорщиков, убивших Распутина, но тогда это убийство расценивалось как попытка спасти страну от надвигавшейся катастрофы. Поговаривали о его гомосексуальных наклонностях, но по сравнению с грехами остальных великих князей и княжон этот грех казался совсем не страшным.

В конечном счете, все баталии вокруг личности нового монарха свелись к спору о том, должен ли государь именоваться Дмитрием Третьим и следует ли, таким образом, признать законность прав Лжедмитрия, который в смутное время венчался на царство под именем Дмитрия Второго. Полемика была закрыта заключением Императорской геральдической комиссии о том, что коронацию Григория Отрепьева следует считать недействительной, и после этого обсуждение заглохло.