Пророки

Промокший до нитки, он выбрался на сухое место. И тут она поднялась — вся мокрая, залитая кровью. Встала, припадая на ногу, по которой он ударил, и уставилась на него черными пылающими глазами. Затем вдруг перевела взгляд в сторону, и Джеймс мог бы поклясться, что в то же мгновение в плечо ему словно вонзился нож. Он вдруг совершенно обессилел. Зародившаяся в животе слабость быстро расползалась по всему телу. Джеймс осознал, что больше не контролирует себя — по ноге потекла струйка мочи, в штаны шлепнулась кучка дерьма. Дыхание замедлилось. Он показался себе пустым и легким, словно тело его сделалось воздухом. Может, он умер? Джеймс глянул на свои ноги, и ему почудилось, что он парит над землей, как призрак. Он рассмеялся. Надо ж было так вляпаться: на плантации полно черномазых, а он из всех выбрал ведьму.

«Вот молодец-то!»

Очнулся он у себя в хижине, ничком лежа на кровати. Как ни странно, в первые минуты показалось, что он отлично отдохнул. Вот только с того дня он стал просыпаться по десять раз за ночь и ходить, подволакивая ноги. А на черномазых и смотреть больше не мог. Особенно на женщин. Стоило одной пройти мимо, остановиться с ним рядом или обратиться к нему по имени, по-идиотски растягивая звуки, как ему всю силу воли приходилось призвать, чтобы не проблеваться. Если же он пытался произнести ее имя — имя той, кого он осквернил — хоть первую букву его выговорить: «М… ммм… ммм…», с ним мгновенно случалось то же, что тогда на реке. Поэтому он держал рот на замке и старался с ней не пересекаться. Никаких больше обедов у Пола, даже если его специально приглашали. «Нет-нет, я поем у себя. Мне из дома проще за черномазыми приглядывать. Мало ли что учудят». И с ружьем он с тех пор не расставался. Словно очертил вокруг себя границу и за прошедшие годы смог изучить их гораздо лучше, чем те, у кого такой границы не было.

Джеймс брел в темноте, гадая, куда могла податься Рут. Под сапогами скрипели камни, шуршала сухая трава. Плеск речной воды заглушал ночную песню сверчков. Джеймс ждал, что поблизости вот-вот зашелестят шаги, мелькнет силуэт, запахнет духами, но ничего не происходило. Поскользнувшись на глинистом берегу, он вдруг заметил вдалеке какое-то движение. Быстро обернулся и увидел мелькнувший за деревом подол сорочки. В ту сторону он и направился.

Прошагал вдоль берега, свернул к деревьям. Фитиль в лампе замигал, а сзади вдруг послышался голос:

— Поздновато купаться.

Даже подняв лампу повыше, Джеймс не смог разглядеть ее лица. Рут куталась в тень, словно в накидку, подаренную старым другом.

— Невежливо молчать, когда к тебе обращаются.

Он хотел ответить, просто она застала его врасплох.

— Это вы, верно, украли луну? — спросил он наконец.

Она улыбнулась. Он же намеренно не позволил себе улыбнуться в ответ.

Они молча пошли по плантации. Джеймс понять не мог, как это она не боится вот так, без лампы, разгуливать в темноте. И даже не спотыкается. Он предложил было посветить ей, но она отказалась и, смеясь, отступила в еще более густую тьму. А ведь ему так хотелось увидеть ее лицо!

— Рут, зачем это вы бродите по ночам? — спросил он, надеясь ее разговорить.

Негромко напевая себе под нос, она закружилась в своей ночной сорочке, радуясь проникавшей под тонкую ткань прохладе. Джеймс успел только дойти до забора, а она уже пролезла под ним и теперь поднималась на крыльцо его домика.

Рут казалась ему головоломкой, в которой не хватало слишком многих деталей. Но может, в этом и заключалось самое интересное. Такие штуки этак запросто не соберешь. Нужно больше времени, больше внимания, больше воображения. Вот это последнее и есть самая плодородная почва. Он усердно ее возделывал и теперь терпеливо ждал всходов.

Рут прошлась по его жилищу легкими танцующими шагами.

— Ужасный беспорядок, — заключила она. — Тебя что, никогда не учили, как вести хозяйство? Может, тебе пора жениться?

Джеймс улыбнулся. И она, кажется, тоже. Он поставил лампу на маленький стол, возле которого стоял всего один стул. И впервые всерьез задумался о женитьбе. «Мне? Завести жену? Да кто же за меня пойдет? С такими-то отвратительными манерами». И тут же отвлекся от мыслей на полыхающие огнем волосы Рут.

Она же развернулась и направилась к двери. Джеймсу не хотелось с ней расставаться.

— Надеюсь, твой кузен скоро вернется. Знаешь, он собирается продать тех двух черномазых, которые на меня глазели.

— Знаю.

Рут прошла мимо Джеймса, и тот пристально взглянул на нее.

— Слушайте, Рут, вот так бродить ночью по плантации опасно. Идите-ка лучше в дом.

— С чего бы мне бояться того, что принадлежит мне? — Она обернулась к нему в замешательстве.

Джеймс наконец-то сообразил снять шляпу. Как и было сказано, манеры его оставляли желать лучшего. Склонив голову набок, он заметил:

— Если бы только оно принадлежало вам.

И прижал шляпу к груди, подчеркивая свою искренность и любезность.