Пророки Возрождения

Io mi son un che, quando

Amore spira, noto ed a quel modo

Ch’ei detta dentro, va significando.

Когда Любовь вздыхает во мне,

Она говорит мне нечто,

И я записываю это и ищу его смысл.

Можно представить, что с подобным богатством Флоренция стала в конце XIII – начале XIV века очагом элегантной и пылкой жизни. В то время как народ смотрел, пораженный, на гротескные представления Рая, Чистилища и Ада, которые наполняли площади шумом, аристократические и частные праздники облекались строгой и тонкой прелестью. Весной молодые девушки из патрицианских домов украшали себя розами и водили хороводы под кипарисами и оливами, под звуки мандолины, среди полей ирисов и гладиолусов. На закате они пели Salve regina у церковных ворот. Но когда колокол Палаццо Веккьо возвещал о начале войны, они, встревоженные, бросались к окнам, чтобы видеть отправление caroccio, с которым шел, сверкая оружием и красивыми костюмами, весь цвет мужской молодежи. На знамени сверкала рядом с изображением Мадонны алая лилия, символ Флоренции. Ее три пылающих венчика говорили всем: «Я сила народа, алая кровь свободы. Надо сражаться, чтобы быть свободным!» Но голубая Мадонна, улыбающаяся на складках развевающегося знамени, казалось, добавляла: «Надо любить и страдать, чтобы достичь Царства Небесного!»

Так труд и война, религия и поэзия хорошо уживались в этом бодром и неутомимом городе, раздираемом бесконечными войнами и в то же время едином в своем идеале. Инстинкт прекрасного правил им, а искусство накладывало на него печать аристократизма.

Флоренция из всех городов полуострова вскормила больше всего величайших гениев Италии в науке, в литературе, в искусствах. Данте, который появился в конце XIII и освещает начало XIV века, весь исполнен флорентийского духа и отлит в его форме. Все же если он стал великим национальным поэтом итальянского народа, он обязан этим не только этой удивительной форме, но еще своему универсальному духу и своему собственному гению.

II. Данте, Беатриче и La Vita Nuova. Посвящение любовью

Как в форме для отливки колокола, где металлы в процессе плавки преобразуются в раскаленный поток, самые разные элементы смешались в великом флорентийском поэте. Наука и теология, философия и религия, язычество и христианство, прошлое и настоящее соединяются в нем в неожиданном, величественном и точном синтезе. Здесь Гомер и Евангелие, Сивилла и Давид, Платон и Фома Аквинский, Аверроэс и Авиценна. Но эти персонажи – лишь второстепенные лица, министры его королевства. Словно архангел Михаил на страшном суде, Данте разделяет и классифицирует в своем Аду и своем Раю с великолепной бесцеремонностью античных мудрецов и отцов церкви. Он сочетает самые резкие контрасты в одном образе с жесткими до суровости чертами, в лице, в котором мягкость и тонкость равны его силе. Гражданин, патриот, поэт и философ, человек действия и мысли, изысканный ученый, красноречивый посланец своего родного города и в то же время душа, замкнутая в презрительном молчании, тонкий резонер, но чувствительный до мистического экстаза – таким нам предстает Алигьери в жизни. А если мы хотим охарактеризовать одной фразой всю обширность его познаний, мы скажем, что он соединял необыкновенное чувство реальности с анализом и синтезом трансцендентных идей и с изобразительной силой, которая придает им форму и цвет.

Но все это не объясняет гения Данте, который из столь различных материалов и из хаоса противоречий сумел создать новый мир чудесной гармонии. Ибо гений поднимается превыше своих материалов, как орел парит над запутанной системой гор или как перелетная птица над бурным океаном. Его шедевр «Божественная комедия» не дает нам, однако, ключа к тайне. Этот ключ находится в «Новой жизни», которую он написал в возрасте двадцати пяти лет. Это интимное и бесхитростное признание поэта открывает нам тайну его жизни и побуждающую страсть его труда. Этим побудителем, «перводвигателем», который подвигнул «неподвижное небо», была Любовь, но любовь нового вида, которой еще не знали ни античность, ни христианство.