Во все времена Буонарроти был патриотом. Еще совсем молодым он был знаком с Макиавелли и склонял слух к его красноречивым словам, к этому голосу Брута, пронзающего тиранов, пока Чезаре Борджиа не отравил душу секретаря республики. Он был переполнен энтузиазмом, слушая проповеди Савонаролы, призывавшего свою родину к покаянию против порчи нравов и к свободе против папы-святотатца Александра VI. Он дрожал от ужаса и возмущения, когда этот доминиканский пророк, как новый Исайя, предсказавший все несчастья Италии под иностранным владычеством, был подвергнут отлучению и сожжен живым на площади Палаццо Веккьо, а чернь швыряла в него камнями. Слова и образ этого мученика остались в его памяти, словно раскаленные угли. Хотя ему покровительствовали Медичи и он был верен своему долгу признательности, Микеланджело оставался республиканцем в своем сердце. «Я служил папам, – говорил он в старости, – но против своей воли». Он мог бы сказать то же и о Медичи, за исключением Лоренцо Великолепного, своего приемного отца, перед которым он всегда преклонялся. Когда Флоренция была атакована папскими войсками Александра Медичи, Микеланджело был вынужден защищать город как инженер. Еще сейчас в Монте-Оливето показывают остатки каменной стены, которую он приказал возвести. Он вооружил башню Николо двумя пушками, и можно было увидеть, как художник Сикстинской капеллы целыми ночами стоял в карауле, чтобы отразить осаду врага. Позиция Микеланджело между папой, Синьорией и Медичи была крайне сложной. Можно было лишиться головы в авантюре, когда город сдался папе из-за предательства. Буонарроти бежал, и Климент, папа, последовавший за Александром, простил его и поручил Микеланджело выполнить скульптуры в капелле Медичи в церкви Сан Лоренцо во Флоренции. Это было спасение для художника. Там он уходил от горькой реальности и входил в царство идеального. Там он не был больше ни в Риме, ни во Флоренции, а пребывал на своей духовной родине, в сиянии вечных Идей. Там он мог воплотить в безмолвном мраморе свои самые прекрасные мечты.
Войдем в эту капеллу, куда можно проникнуть через церковь Сан Лоренцо. Скрытая в толще стен, но ярко освещенная сверху, она встречает посетителя ясной улыбкой в своем квадратном пространстве. Флорентийской архитектуры, с пилястрами с каннелюрами и благородными аркадами, она словно призывает весь дневной свет. Какой контраст с мрачными глубинами Сикстинской капеллы, какое сияние белизны; на виду лишь мрамор и красота. На дверях этой гробницы можно было бы прочесть: «Оставь печаль всяк, сюда входящий!» В декоративных целях обе могилы заключены в стене. Но эти белые саркофаги, установленные на элегантных основаниях, – вправду ли это могилы? Двойной карниз, чьи завитки соединяются, венчает их, как обрамление герба, и уподобляет их красноречивому гербу с девизом. На карнизах расположились четыре гения, сверхчеловеческие персонажи, странные и таинственные божества этой капеллы, о которых мы сейчас скажем. Взглянем сначала на две фигуры, помещенные в нишах, над саркофагами. Они изображают Лоренцо и Джулиано Медичи. Это не портреты, а идеальные фигуры. Лоренцо, прозванный «Мыслителем», положил подбородок на руку в позе глубокого раздумья. Джулиано держит жезл командующего и, кажется, готов воздеть его. Эти два молодых человека, одетые и вооруженные на античный манер с восхитительной элегантностью и скромностью, представляют два облика героев Возрождения, и более того, современного героя в целом, героя