Прорыв

Ах, в одиночестве ли на самом деле, дорогие мои сограждане. Это ли одиночество? Со мной в ожидании и мечтах была Галя – я все-таки ждал, что она вернется, как ни чрезмерно смело с ее стороны это мне казалось. Я действительно не запер дверь и полночи чутко прислушивался к тому, что происходит за окном: может быть, она сначала шепнет мне оттуда? Временами я забывался в дреме, и тогда она точно уже возвращалась – в моем воображении, разумеется, – и уж конечно прямо-таки пламя сжигало нас… Но в том же воображении приходила и Лена, первая фрейлина, и мы были втроем! Да-да, Лена была третьей, и никого из нас не смущало это! Да! Да! Да!

Конечно, возникала и нота горечи, когда включалось сознание. Возможно ли? Привычный цензор поднимал осуждающий перст, и появлялась мерзкая оглядчивость, и страх опутывал почему-то. Но усилием воли я прогонял наважденье – и тогда мир вновь расцветал – и длился и длился наш праздник! Что-то детски естественное, наивное было в нашей встрече троих и – прекрасное! И не было ни в ком из нас разъедающего чувства собственности, отдельности…

Разве справедливо одному кому-то или немногим обладать солнцем, зеленью листьев, цветами и воздухом, радостью, – рассуждал я, просыпаясь. Разве не высшее счастье – обладать этим всем вместе, делиться сокровищами, которые даны нам природой? – билась во мне беспокойная мысль… Разве женщина, высшее проявление естества природы, может принадлежать кому-то без своего желания? Разве солнце ее существа, принадлежащее даже не ей самой, а – природе, разве оно не погаснет неминуемо от навязанных ей запретов? Разумеется, если она хочет светить кому-то одному – пусть светит, но можно ли силой заставить ее светить? И разве не есть преступление против жизни попытка ее погасить? Естественно ли, когда кто-то один вдруг поднимает указующий перст и давит, давит других, обманом добившись власти?… Но я отгонял, отгонял эти назойливые трезвые мысли и вновь погружался в чудесные фантазии, счастливые сны.

…Почему-то не море было рядом, а то ли река, то ли озеро. И светило солнце, летали бабочки, травы колыхались, шелестела листва деревьев. И пели птицы, и кожу ласкал легкий ветер… Было четкое ощущение, что вот это момент истины и есть, а все другое, чем живем мы обычно изо дня в день, не имеет никакого значения… «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют, а воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше…» – вспоминались евангельские строки… «Будьте как дети, ибо их есть Царствие Небесное…» И обе девушки были рядом, они любили меня, и я любил их обеих, и никому из нас не нужно было быть главным…

И что еще интересно: в своих снах я был мужчиной, но сдержанным – я ласкал их, восхищался ими, проникал в нежные их тела, я был переполнен силой, дарил и дарил, но – не уставая, не разряжаясь… И уверенность в том, что могу так – не разряжаясь! – наполняла меня торжеством!

Да, они были странно реальными эти картины – ничего такого не было в жизни моей на самом деле, даже фильмов подобного рода я тогда никаких не видел, – но все было как будто в реальности! Мы были сгустком, облаком чистой, светящейся, хотя и вполне физической, реальной любви, – но самое главное то, что каждый заботился прежде всего о других, а не о себе – потому-то, может быть, мы и стали едины… Вся женственная сила Земли, казалось, раскрылась навстречу нам, мы растворялись в ней – я обожал всех женщин на свете! – и так радостно было отдавать им всего себя, погружаться в их живое, горячее, животворящее естество. Сколько же энергии на самом деле в наших телах! И было четкое ощущение, что сливаясь с женщинами, отдавая всего себя, я становлюсь только сильнее… Разбудил в серых утренних сумерках крик с улицы.

Я выглянул. Роберт.

– Можно к тебе?

О, какое внезапное разочарование, какое будничное пробуждение! Вспомнилась тотчас вся связанная с ним муть…

И тотчас же стало ясно, что Вася конечно же не спал всю ночь, и по его встревоженному лицу было видно: он тоже ждал и ждал того же, чего ждал я, но если я жаждал этого, то он жутко боялся.

Войдя ко мне, он быстро окинул взглядом комнату – только что под кровать не заглянул, – а я чуть не расхохотался.

– Я занял очередь в автомате, в Москву звонить буду, – сказал он, оправдываясь за ранний приход и успокоенный как будто бы результатом осмотра.

– Ну, как ты спал? – спросил я весело.

– Ты знаешь, плохо, – сказал он и засмеялся, и тут возник огонек понимания между нами.

– Как ты думаешь, пойдут они в горы, как договорились? – спросил я.

Он с сомнением покачал головой:

– Вряд ли. Не думаю. Все может быть, конечно, но я сомневаюсь.