Прорыв

Садясь в кабину, он вдруг опять, в который раз за последние годы, вспомнил, какая удивительная погода стояла в конце октября, за три дня до войны. Листва уже вся облетела, ночные заморозки добили последние островки зеленой травы на газонах, но вдруг в один из вечеров город наполнился запахом молодых распускающихся почек, рыхлого прелого снега - запахом весны, сильным и волнующим. Он пробивался через бензиновую гарь, упрямо и настойчиво лез в ноздри и дурманил голову. Стояла теплая погода, люди в распахнутых пальто ходили, слегка ошалев, и недоуменно переглядывались. Что это было, какие климатические аномалии вызвали такой эффект - никто тогда не догадывался, а спустя три дня никому уже не было до этого дела.

Мотор гудел мощно и ровно, они шли с большой скоростью, и снег за стеклами, подсвеченный фарами, летел параллельно земле. Командующий спохватился, что все еще сидит в респираторе, и торопливо сдернул его с лица.

Это появилось у него давно - то ли пять, то ли десять лет назад, а может, еще раньше - страх от все более крепнущей уверенности, что настоящий его враг не там, за горизонтом, и настоящая опасность - не ракеты и лазеры. Враг здесь, за окном, в этой темной массе земли, несущемся снеге, серых свинцовых облаках. Его враг - сама природа. Заложен ли в ней какой-то особый сверхчеловеческий разум или это тупой упрямый инстинкт животного - но она за последние десятилетия сделала все, чтобы сбросить с себя человека, даже такой ценой, как война, сбросить с себя это ненасытное племя, которое ее уродовало, загрязняя воду и воздух, сводя леса, затопляя землю, безжалостно уничтожая все живое, что не обладало его хитростью и коварством. Раз за разом срывались переговоры, и люди, приходившие к власти, становились все свирепей и нетерпимей, все больше появлялось недовольных, ожесточенно требующих пищи, сносного жилья и чистого воздуха. Казалось, сама атмосфера в последние годы перед войной была пронизана ненавистью и страхом. И ничего не помогало - никакие усилия производства, никакие реформы, никакие призывы мудрецов и философов какая-то мощная сила толкала и толкала их к краю пропасти.

- Мы на месте, - обернулся водитель, - только слева и справа глубокий откос.

- Посвети направо.

Луч прожектора выхватил длинный ряд установок с тупыми рылами ракет над кабинами. Тягачи стояли полукругом, огибая холм, готовые в любой момент отразить нападение.

- Вот они! - крикнул адъютант. - Все здесь, субчики, спрятались! И как это вы догадались...

- Заткнись, - велел командующий, - соедини меня с ними.

Адъютант завозился над рацией, щелкая тумблерами, потом протянул шлемофон.

- Солдаты двадцать четвертого! Здесь я, ваш командующий. Вы меня слышите?

Темный строй машин стоял неподвижно, словно ни одной живой души там не было.

"У них еще и тяжелые пулеметы", - подумал командующий, заметив, как ежится адъютант.

Наконец, мигнули фары одного грузовика, потом другого, и цепочка огней побежала вдоль строя.

- Солдаты, - вновь заговорил он глухо, но внятно, - вы покинули боевую позицию. Я хочу знать, в чем дело и кто теперь вами командует?

- Шеф, - запищал в динамике голос командира дивизиона, - я ничего не мог сделать с ребятами, они меня на мушке держат. На перевал выходить не хотят. Говорят - уйти не успеем: дорога совсем плоха и сильный ветер. И знаете, шеф, - они правы.

- Да, они правы. В отличие от вас. Вам надо было застрелиться.

- У меня еще есть время, генерал, - с вызывом ответил тот.

- Солдаты, - возвысил голос командующий, - после залпа вы наверняка не успеете уйти с перевала. Один шанс из тысячи. Я знал это заранее и тем не менее послал вас. Вы можете сейчас бросить машины и разбежаться куда попало. Но куда вы пойдете? Ни семьи, ни близких у нас с вами нет. Вы лучше меня знаете, что на всей земле никого не осталось кроме двух армий, сцепившихся в последней схватке. Я мог бы, хотя никогда этого не сделаю, послать на перевал другой дивизион. Но через месяц или два все равно придет ваша очередь. Надо держаться, пока мы люди. А без армии вы, а глядя на вас и другие, превратятся в стадо диких зверей, дрожащих от холода и страха, зарывающихся в землю и воющих по ночам на небо. Я приказываю вам идти вперед. У вас нет выбора, и у меня тоже.

Командующий замолчал, и потянулись длинные, тоскливые, свербящие, как зубная боль, минуты ожидания. Адъютант все ежился, хотя в кабине было жарко.

Наконец, взревел мотор первого тягача, и он, тяжело переваливаясь на ухабах, двинулся вверх, к дороге. Затем раздался грохот пускателей еще десятка машин.

- Домой, - бросил командующий и выпустил шлемофон из влажной руки.

Назад они неслись так же быстро. Пришедший в себя адъютант тихонько что-то насвистывал, потом сказал:

- Странно. Люди столько времени воюют, в каких только передрягах ни побывали, и вдруг - испугались.

- Это не страх. Смерти они не боятся.

- Что же тогда?

- Не знаю. И они не знают.

По данным разведки, удар был нанесен точно. Хотя до места операции было свыше 200 км, почти половина неба на юге стала багровой. Казалось, бой идет совсем рядом.