Прорыв

Именно этот странный момент и являлся спицей, на которую легко нанизывались все прочие факты. Эта спица, в свою очередь, служила чем-то вроде «вектора интересов», направленного из Старого Оскола на юг. И кроме множества странных фактов, совпадений и провокаций, на эту условную спицу было нанизано еще и некое секретное знание, умение либо какая-то скрытая способность Бондарева. И, возможно, его расстройство памяти. Ведь он мог видеть, но не узнавать этот секретный знак.

«Накручиваю? Возможно. Но почему тогда взгляд сразу же зацепился за этот символ на стене? Мало ли тут других художеств?»

Бондарев оглянулся. Каракуль, рисунков и прочих элементов народного творчества на стенах было, как на руинах Рейхстага, полным-полно. Да, перечеркнутая буква выглядела свежее прочих, но явно не бросалась в глаза. Почему же майор сразу ее заметил? «Жамэвю» дало трещину? Не узнал, но почувствовал, что дело нечисто? Или просто сопоставил с рисунком на контейнере и поэтому зацепился?

Бондарев повертел мысль так и этак, но никаких особых ассоциаций со значком не возникло. Мог ли видеть его раньше? Не слышать о нем, а именно видеть. Запросто. И если бы с ним было связано хоть что-то более-менее интересное, запомнил бы обязательно и вспомнил бы еще, когда допрашивал Котова. Значит, либо не было никакой интересной связи, либо… видел его до блокировки памяти, а потому теперь «не узнавал», не связывал с ним ничего конкретного. Где видел? Например, в своем потерянном бункере. Чем не вариант?

«Я не смогу показать бункер на карте, я не помню его главный секрет, но отлично помню его устройство и все несекретные мелочи, – мысленно возразил сам себе Денис. – Ничего похожего на этот знак не было точно. И когда началась эвакуация, выносили много маркированных ящиков. Каких только значков на них не было, но такого… я точно не видел. Не могли же мне еще и заблокировать «узнавание» конкретно этого знака. Или этим знаком и обозначался главный секрет?!»

Бондареву вспомнился тот трагический эпизод девятилетней давности. Эвакуация больше походила на подготовку к капитуляции. В ящики и контейнеры паковались только «совсекретные» документы и то, что находилось в сердце бункера. Это была… это была… какая-то стратегически важная… хрень. Могла она маркироваться перечеркнутой «V»? Этой информации в памяти у Дениса не было.

Все остальное сжигалось или оставалось в нижних отсеках убежища. Двери в те отсеки просто заваривались. По всему контуру. Это и создавало атмосферу панической подготовки к какому-то последнему событию. Повсюду деловито сновали бойцы и офицеры, пахло гарью, жженой бумагой и каленым металлом, а команды, разговоры, переклички, треск электросварки, завывания сервомоторов и рокот дизелей сливались в гул осиного гнезда.

Когда первая фаза операции завершилась, упакованные грузы начали подавать на платформы и в вагоны, которые стояли на железнодорожной ветке в восточном тоннеле – грандиозном по масштабам помещении.

Мало того, что в тоннеле умещался полноценный состав из трех десятков вагонов, так и в высоту подземная станция имела более двадцати метров. Так что кран-балки легко забрасывали на платформы грузы любых габаритов. Глядя на масштабы станции, нетрудно было представить, какие площади и объемы занимает остальной бункер. На гордое звание «город под городом» он, конечно, не тянул, но заблудиться в нем было нетрудно.

Ощущение особой важности процедуре добавляло оцепление. Зачем оно в тоннеле, наглухо запертом до поры до времени, не знал даже Бондарев, но так требовала инструкция. Вдоль платформ развернулись две цепи бойцов, каждая по сто человек, а у въезда в тоннель заняла позиции еще одна рота охраны. И это не считая тех, кто охранял территорию над бункером – еще целый батальон. А ведь были те, кто занимал позиции у бойниц броневагонов – большая группа спецназа ГРУ. Без малого роту офицеров-контрразведчиков Бондарев даже не считал. Такая вот была охрана. Как в Кремле.

Но суть не в этом. Именно в момент погрузки Бондарев мог хотя бы примерно понять, что вывозят из бункера, но ничего так и не понял. Тогда ему подумалось, что калейдоскоп маркировочных знаков на ящиках и контейнерах призван запутать вероятных шпионов. Имелись здесь и знаки радиационной опасности, и биологической, и химической, и всякой разной ядовитой и заразной. Много чего было. Но вот знака, как на контейнере с СЦА или на стене в больнице, Бондарев среди них не видел, это точно.

В памяти всплыл завершающий этап эвакуации – раскрылись ворота, и эшелон медленно поехал куда-то на восток. То есть в общих деталях эвакуация запомнилась, а вот что или кого эвакуировали, откуда и куда – вышибло, как пыж из патрона.