Прорыв

– Вы – идеальный свидетель. Вас подозревать не посмеют. Вы не представляете, как часто нужны такие. Позарез. Я читал, что вы оказались на месте преступления, – Лоретти кивнул на стеклянный столик, заваленный газетами, следовало быть в курсе всех событий на воле. – Ваши показания совпали с мнением экспертов – самоубийство. Наверное, существовали люди, которые опасались, что тронь кто вашего Кэлвина, копни его дела поглубже, и пойдет вонь… – Мафиози поднялся, пересек комнату, приволакивая левую ногу, сейчас он не играл роль, не молодился, не следил за посадкой головы, и годы вскочили ему на плечи, пригнули к полу, разрисовали лицо тенями, набросили сетку тонких морщин, будто выскальзывающих из уголков рта и бегущих по щекам к крыльям носа и по скулам к ушам. – Ваш товар – репутация! Такую репутацию, как ваша, зарабатывают десятилетиями…

– А теряют за секунды…

– Бросьте хныкать, Сарджент, что, собственно, произошло? Вас обвели вокруг пальца? Подумаешь! Знаете ли вы, сколько раз я падал и поднимался?

Брюс заподозрил, что и к себе Лоретти вызвал его неслучайно, а чтобы продолжить с ним игру, пощупать, разузнать, только вот от чьего имени?

– Зачем вы меня позвали?

Сарджент решил, что, если сейчас не поверит Лоретти, никогда больше не переступит порог его камеры и, значит, не сможет рассчитывать на его совет и тем более поддержку.

– Мне скучно, Сарджент.

И Брюс увидел: Лоретти не лжет. Сколько лет он сидит? Восемь? Десять? Дайна давно говорила Сардженту: скука – это ад!

– Брюс, – Лоретти впервые назвал его по имени, – у вас небольшой срок, скоро домой… выкиньте все из головы…

– Но… – не зная, что сказать, перебил Сарджент.

– О! – Лоретти усмехнулся. – И вам скучно, мой друг, как мне, вот в чем дело. Если вам больше нечем заняться, потяните за язык Барселонца. Если удастся, он порасскажет…

Следующим вечером за ужином Сарджент, прихватив судок с супом, уселся рядом с Барселонцем. Хорхе, не скрывая озлобления, попытался уйти. Сарджент удержал его:

– Надо перетереть кое-что.

– К чертям! – Барселонец грубо отпихнул Сарджента.

– Говорят, ты в курсе моих дел?!

– Кто… воняет? – Носарь шарил глазами вокруг, пытаясь подметить, следят ли за ними.

Сарджент зачерпнул суп, глотнул дымящуюся жидкость:

– Лоретти.

Барселонец опустился на скамью, ухватил ломоть хлеба, продолжая озираться по сторонам.

Сарджент был уверен, за ними наблюдают: охранники умели так безразлично щуриться, навострив при этом уши, что приходилось остерегаться; говорили, столовка нашпигована микрофонами-клопами, и Сарджент знал, что это так, поэтому всякий раз, когда шептал на ухо Барселонцу, позвякивал ложкой по судку.

Хорхе говорить не собирался. Тогда Сарджент пригрозил, что настрочит про драку и Барселонца упекут в карцер, если расписать подробности, то и добавят срок. Хорхе с остервенением грыз корку. Хлюпик сидел, напружинившись, готовый в любую минуту прийти на помощь. Брюс решил соврать:

– Лоретти намекнул: будешь упираться, тебе помогут.

Барселонец, как и все в тюрьме, знал, что Сарджент ходит вечерять к Лоретти. Бандит сгорбился и прошипел:

– Не в едальне же!

Решили: завтра на прогулке, у спортивных снарядов, где гиканье и крики заглушают чужие слова.

Хорхе ударил Сарджента наотмашь, не сильно, и Брюс сообразил, что Барселонец делает вид, будто враги сводят старые счеты. Хлюпик запустил вилку в Барселонца, угодив по горбине носа, выступила кровь. Барселонец выругался и, злобно отшвырнув вилку, вышел.

В три часа ночи Хорхе Барселонец проснулся по нужде.

Лампу не включал, хватало коридорного освещения. Плеснул воды в лицо, растерся ладонью; саднил ободранный нос. Хорхе опасливо дотронулся до запекшейся крови, вернулся к койке, лег на спину, подтянул одеяло к подбородку. Предстоящий разговор с Сарджентом не радовал. Хорхе вовсе не намеревался лезть в чужие дела, но ярить Лоретти тоже не резон, Хорхе решил во время встречи натрепать Сардженту первое, что взбредет в голову. Конечно, тот не дурачок, за нос его не поводишь, но Хорхе плевать, что о нем подумают.

В коридоре послышались тихие шаги. «Кого это несет?» – подумал Хорхе. Шли трое или четверо. Одиночка Хорхе во втором ярусе была последней от ступеней, ведущих наверх с первого этажа, чтобы подойти к ней, нужно миновать все камеры. Шаги приближались, неторопливые и гулкие. Иногда по ночам устраивали проверки: мало ли кто чем занят под покровом ночи. Тихо. Хорхе прислушался: камеры не отпирали, шаги слышались все отчетливее.

«Не дают спать, сволочи!» – Хорхе повернулся на бок и закрыл глаза. Шаги смолкли у его камеры. Хорхе поежился.

Звякнул замок, скрипнули петли. Хорхе открыл глаза: по одеялу и стенам скользнули тени. Барселонец не успел открыть рот, его сковал страх: он не знал, кто эти люди, но прийти они могли только за одним – за его жизнью.

На голову набросили подушку, на ноги опустилась тяжеленная туша. Хорхе почувствовал петлю на шее…

Утром Сарджент узнал: Барселонец повесился в камере. Повесился или…

Хлюпик уставился на Брюса: должен же ты знать, сколько лет оттрубил в полиции!

Подозревать было некого – повесился.