Прорыв на Харбин

— Мы не предполагали, что русская армия пройдет через тайгу и такая внушительная сила появится со стороны труднопроходимых районов. Ваше продвижение было молниеносным, мы не успели как следует организовать оборону.

— Мысль о контрударе была?

— Какой там контрудар! — вздохнул он.

— Была! — сказал Кавагоэ. — От Линькоу на юг, во фланг вашим силам. Но… ну, вы сами знаете.

— Военные действия прекратили, вооружение сдали, — сказал Симидзу.

— Вот и хорошо!

— Да, — сказал он, — вчера вечером еще была 5-я армия, а сегодня…

— Вы оптимист, господин генерал, — сказал я.

— Что?

— Вы оптимист. Мы считали, что ваша армия как боевая сила исчерпала себя еще в боях за Муданьцзян.

— Нет, — сказал он. — Моя армия была боеспособна.

— Потеряв две трети состава и почти всю артиллерию?

Он посмотрел на генерала Кавагоэ, но тот промолчал.

— У нас было двадцать тысяч верных императору солдат, — сказал генерал Симидзу. — Они дрались бы до последнего человека.

— Предположим, что это так. Сколько людей числилось в пехотных дивизиях до момента сдачи в плен?

— Тысяч по шесть, — подсказал Кавагоэ. — А от двух дивизий, 125-й и 135-й, осталось совсем мало: саперы, связисты и обоз.

Он обернулся к командиру 135-й дивизии генералу Хитоми.

— Да, — подтвердил тот. — Один мой полк отрезан где-то в горах. У нас слишком большие обозы. Мы не закончили реорганизацию дивизии по новым штатам. Она стала бы более мобильной.

— Возможно, и стала бы, — сказал я. — Но вернемся к станции Ханьдаохэцзы. Кто встретил бы нас на этом рубеже? Кто держал бы оборону и ходил в контратаки? Обозники?

— С этой точки зрения вы правы, — согласился генерал Симидзу.

— Что вызвало реорганизацию пехотных дивизий в начале этого года?

— Необходимость, — вяло пояснил он. — Мы готовились к войне с вами.

— Изучали ваш опыт, — добавил Кавагоэ. — Мы отставали от требований времени. Все это видели и понимали, по вслух продолжали твердить, что японская дивизия по своим боевым качествам равна трем немецким и шести американским пехотным дивизиям. Дивизии наши были 25-тысячными, а их артиллерия… Словом, на уровне 30-х годов.

— В том числе и противотанковая? Ваши противотанкисты слабо подготовлены для стрельбы прямой наводкой.

— Мы надеялись на них, пока не столкнулись с вашей знаменитой тридцатьчетверкой, — сказал Кавагоэ.

Затем разговор перешел на другую тему — о документации и знаменах частей 5-й японской армии. Симидзу сказал, что все секретные документы штаб армии по приказу свыше уничтожили еще во время вашего наступления на станцию Эха. Два полковых знамени остались где-то в районе Мулина, о них ничего не известно. Одно знамя сжег командир полка, когда попал в безвыходное положение. Другое знамя, как выразился генерал Симидзу, уничтожено вместе с командиром полка».

— Много у вас было самоубийств? — спросил я.

— Нет, — ответил он. — Нас не взяли в плен, мы только исполнили приказ императора. Исполнить приказ его величества — это долг японского офицера. Это не позор, это не влечет за собой харакири.

Член Военного совета Иван Михайлович Смоликов спросил:

— Харакири — это закон самураев?

— Да, это закон чести.

— Мужской закон?

— Да, высший закон японского дворянина.

— А при чем здесь женщины и дети?

— Какие?

— Жены, матери, дети ваших офицеров и колонистов.

— Не понимаю, — сказал Симидау.

Тогда Иван Михайлович медленно, чтобы успевал за ним переводчик, зачитал политдонесение из 365-й дивизии. Совершая марш от города Дзиси к Линькоу, части дивизии обнаружили две группы мертвых японских женщин и детей. В 10–12 км южнее Дзиси на железнодорожном переезде стояли грузовые машины. В кузовах в одинаковых позах сидели, поджав ноги, или лежали, опрокинувшись, женщины и дети, головы в белых, видимо ритуальных, повязках. Большинство — со следами огнестрельных ранений, меньшая часть убита ножами. Другая группа была найдена на шоссе в районе станции Дидаохэ. Всего в обеих группах насчитывалось более 400 женщин и детей. Захваченные неподалеку от этих мест пленные показали на допросе: убийства совершены японскими солдатами и офицерами; взять с собой в сопки женщин и детей они не могли и, по заявлению пленных, убивали женщин и детей с их согласия[56].

Выслушав Ивана Михайловича, Симидзу сказал:

— Каждый народ живет и умирает по своим законам. Вы — по вашим, мы, японцы, — по нашим.

— Они боялись не вас, не русских, — добавил Кавагоэ. — Они боялись, что их женщины и дети попадут в руки китайцев. Китайцы обозлены, они жестоко мстят нам.

— Понятно, — сказал генерал Смоликов. — Непонятно только, почему закон «харакири» исполняют женщины и дети, а генералы не исполняют. Переведите точно, — обратился он к переводчику.

Симидзу молчал, опустив глаза, ответил за него опять Кавагоэ.

— Это было до приказа императора о прекращении боевых действий, — сказал он. — После приказа этого не будет.