Прорыв на Харбин

В 1950 году меня вызвали в Москву. Александр Михайлович Василевский сказал, что после отпуска я получу назначение в один из южных военных округов. Однако отпуск пришлось прервать. Меня срочно вызвали в Генеральный штаб, сообщили, что в Корее началась война, и двадцать семь часов спустя, пересаживаясь с самолета на самолет, я прибыл в Порт-Артур. Обстановка была достаточно напряженной. На 38-й параллели, на границе, отделявшей Корейскую Народно-Демократическую Республику от Южной Кореи, которой правил проамериканский диктаторский режим Ли Сын Мана, шли ожесточенные бон. Сначала корейские народные войска, разгромив противника в приграничном сражения, стали быстро продвигаться на юг, к Пусану, но вскоре здесь, а затем и в Чемульпо высадились американские дивизии, и под их натиском корейская Народная армия была вынуждена отойти на север, в горы, к границе с Китайской Народной Республикой.

По просьбе правительства Корейской Народно-Демократической Республики отряды китайских добровольцев вступили на территорию Северной Кореи и вместе с корейской Народной армией остановили продвижение американцев, а затем и отбросили их к 38-й параллели.

После окончания войны в Корее Порт-Артур посетил Пан Дэхуай. Имя этого старого китайского коммуниста было мне известно с молодых лет, с конца 20-х начала 30-х годов, когда китайская Красная армия только еще формировалась из партизанских отрядов и Пэн Дэхуай стал командиром одного из первых ее корпусов. О длительной и тяжелой борьбе, которую вел этот корпус с чанкайшистскими генералами под городом Чанша, писалось в нашей прессе.

Пэн Дэхуай произвел на меня очень хорошее впечатление. Пожилой уравновешенный человек, он в разговоре был прям и откровенен, избегал парадных слов и многословия вообще, чем грешили некоторые другие китайские партийные и военные руководители. Пэн Дэхуай командовал войсками китайских добровольцев в Корее, и, естественно, беседа наша началась с этой только что закончившейся войны. Он рассказал, как его добровольцы воевали с американцами в горах Северной Кореи.

— Понимаете, — говорил он, — у американцев сильная техника, танки и авиация. Они хорошо владеют этой техникой. Днем на горных дорогах они были господами положения. Днем мы отходили в горы, где нас не могли достать ни танки, ни бомбардировщики. Мы рассеивались.

— А куда же вы девали свои тылы? Обозы? Госпитали?

— У нас нет тылов, — ответил он. — Вплоть до полка.

— А сколько в полку человек?

— До трех тысяч.

— Как же вы их обеспечиваете всем необходимым?

— Китайскому солдату мало нужно, — объяснял он. — Рис и патроны — на себе у каждого. Для остальных припасов и для эвакуации раненых у нас имеются специальные команды носильщиков. Артиллерия и минометы у нас только легкие.

— Но вы же получили солидное техническое оснащение. Японское и советское. Танки, тяжелую артиллерию.

— Получили, — согласился он. — Но научиться водить танки и стрелять из тяжелых орудий — это еще не вся военная наука. Так ведь? Мы за тридцать лет привыкли к партизанской войне, к партизанской тактике. Пробовали перестроиться — не очень-то получилось. Пришлось и с американцами воевать старым способом. Днем отсидимся в горах, ночью выходим в долины. Навалимся на них сразу бегут, бросают технику. Бегать, они тоже умеют, и очень быстро, — засмеялся он.

Зашла, конечно, речь и о Великой Отечественной войне. Мой собеседник оказался осведомленным о многих операциях советских войск, в том числе о Витебской и Кенигсбергской.

— Разведку боем вы проводите малыми силами? — спросил он.

— В принципе — да.

— Ну, например, в Витебской операции?

— В Витебской? Семь стрелковых рот. А ночью ввели в бой несколько штурмовых батальонов.

— И прорвали немецкую оборону?

— Да, прорвали.

— А потери?

— Около двухсот человек.

— А мы в Корее, — сказал он, — когда начали общее наступление, бросили в разведку боем несколько десятков тысяч человек.

— Сколько? — переспросил я переводчика.

— Десятки тысяч пехотинцев, — подтвердил Пэн Дэхуай и продолжал: Чувствуете разницу?

— Чувствую! — сказал я. — О потерях не спрашиваю. Его лицо стало сумрачным.

— Потери были велики, — сказал он.

Когда мы прощались, он крепко пожал мне руку.

— Вернетесь в Москву, — сказал он, — поклонитесь от всех нас, китайских коммунистов, Мавзолею, где покоится Владимир Ильич Ленин.

Несколько недель спустя, сдав дела, я выехал в Советский Союз. Из Порт-Артура наш поезд, миновав Цзиньчжоуский перешеек, вышел на Южно-Маньчжурскую железную дорогу и двинулся на север, к Харбину. Отсюда начались знакомые места. Проплывали за окном леса, поля, горы, глинобитные деревушки, кумирни на перекрестках больших дорог. Проехали Хайлар, Цаган, Чжалайнор. Поезд пересек границу, и все далее и далее, теряясь в вечерней мгле, уходили маньчжурские сопки.