Прорывая мрак времён

— Нет, — зеленоватая тень отделяется от черноты. Показывается ещё одни ламия. Крупный, высокий. — К тому же ты не умрешь, — звучит зловеще. — Пару дней и кровоток в норме. Ты — кошка, тварь живучая. На тебе быстро заживёт…

Грудь будто сковывают цепями. Не поддаваться страху! Катя судорожно глотает воздух:

— Полу… кошка… — выдавливает и осекается. Крупный ламия злобно смотрит из-под густых бровей. Глаза словно огромные дыры — бездонные, леденящие душу. Они ужасают.

Чутьё навязчиво пульсирует: тянуть время, — но паника вспыхивает как огонь — где же спасение?

Ливень заканчивается, как по мановению волшебной палочки. Снова доносится другой запах, тот самый, чужой — насыщенный и цельный. Невиданный зверь уверено приближается. Кто он? Собака? Волк? Медведь?

Выходцева обеспокоенно кидает взгляд поверх кровопийц. Густые кусты и низкорослые, кривые берёзы отгораживают поляну от сосен, елей. Посторонних звуков не слышно, но существо мчится. Так подсказывает интуиция. Оно не пугает — поможет.

Катя вновь смотрит на ламий — хищно ухмыляются, наблюдают исподтишка. Уверенные в себе охотники, знающие — загнали добычу в ловушку.

— Поговаривают, что твоя кровь особенная, — протягивает худой и кивает полному: — Слышь, ты кошатину пробовал?

— Как-то не посчастливилось, — смачно облизнувшись, хохочет кровопийца, — но я…

— Твари приближаются! — от охрипло-низкого голоса ещё одного кровопийцы по спине пробегает неприятный морозец. Катя метает взгляд на соседнее дерево — там притаившись, на корточках сидит последний упырь. Высокий, мощный, как тяжелоатлет. Джинсы и футболка обтягивают точно вторая кожа. Бугры мышц ужасают размером. Светловолосый, круглолицей. Бездонные глаза, массивный, кривой нос, узкие губы. На лице неприкрытое злорадство. Клыки удлинены, сверкают, будто острия шил.

Сердце на миг замирает и вновь стучит, отбивая ускоренный ритм. Этот опасней остальных. Несмотря на молодость — мёртвая аура выдаёт ламию с приличным стажем убийцы. Чем старше и опаснее, тем темнее. У этого аж насыщенной зелени…

Раньше таких не встречала. Кровь пульсирует в голове, словно выбивая азбукой Морзе: опасен… опасен… Ламия презрительно усмехается. С грацией хищника спрыгивает и приземляется возле байка. Катя сильнее сжимает колья. Времени больше нет. Как бы абсурдно не звучало, но придётся драться.

— Пора заканчивать, — буднично отрезает упырь. Пинает по единственному тускло светящему габаритному фонарю мотоцикла. Слышится треск пластика и поляну накрывает сумрак. Тьма спешно расступается — тяжёлый небосвод разъезжается неестественно быстро. Сейчас ночь… Но она яркая, как светлый день с беловатыми облаками, только вместо солнца блекло-серое пятно луны. Катя спешно считает охотников. Чёрт! Толстого нет!.. Мысль испаряется — сук покачивается. Выходцева не успевает отшатнуться: секунда — и искажённое ламийское лицо с длинными клыками выныривает из ниоткуда. Нависает… Крутанув будто в танце, кровопийца прижимает к себе спиной. Рука-лопата ложится поперек ключицы, сдавливает плечо до боли. Катька взмахивает ногой, точно наученный боец и глухо ударяет ламию носком сапога. Толстяк соскальзывает с сука и тащит за собой. Извернувшись подобно кошке, Выходцева с разворота втыкает колья в горло ламии и приземляется уже на неподвижном теле. Рывком выдирает. Смахивает с лица прилипшие пряди и соскакивает наземь. Кровопийца дёргается, точно под электрическим напряжением и, вспыхнув зеленоватым огнём, рассыпается прахом.

Катя тяжело дыша, обводит взглядом оставшуюся троицу. Страх не даёт сосредоточиться. Мысли скачут как угорелые — внимательно! Теперь уже не до ожидания «зверя». Уловить бы момент нападения…

Земля уходит из-под ног. Выходцева гулко ударяется о твёрдое — «тощий», схватив за горло, впечатывает в дерево и приподнимает. Тянущаяся боль расползается по затылку, спине… Дух перехватывает, шею жжёт, словно в раскалённых тисках. Ламия опасливо усмехается, пальцы сжимаются сильнее.

Катя отчаянно машет кольями, но кровопийца резкими болевыми ударами обезоруживает и ещё для убедительности пару раз ударяет затылком о дерево. Сознание мутнеет — Выходцева извивается, что есть сил. Пинается, царапается, освобождаясь от стального плена. Тщетно, как об стену биться. Жить… Спасите! Кто-нибудь…

Реальность ускользает — подступает темнота и тошнотворная лёгкость. Хватка ослабевает… Выходцева, коснувшись земли, судорожно вдыхает — перед глазами пляшут звёздочки. Спасительный глоток обжигает горло, но свобода — мнимая. Вырваться никак — удерживают всё ещё крепко. Сквозь гулкую пульсацию крови в ушах, слышится хрип приближающегося зверя, сливающийся с треском веток.

Монстр темнее ночи, сминая кусты, врывается на поляну и замирает, будто оценивая обстановку.