Прорывные экономики. В поисках следующего экономического чуда

Скорее всего, страхи и тревоги ослабнут и в некоторых странах Европы, где вид более нормального Китая тоже должен вызвать всеобщий вздох облегчения и привести к тому, что некоторые государства заново откроют свои базовые сильные стороны. В первую очередь это относится к Германии, одной из очень немногочисленных богатых стран, которым удалось защитить свою производственную базу от иностранной конкуренции и осуществить экспансию производства на зарождающиеся рынки. Радикальные реформы начала прошлого десятилетия замедлили темпы роста затрат на немецкую рабочую силу до самых низких темпов в Европе; одновременно немецкие компании активно открывали заводы в странах Восточной Европы с низким уровнем заработной платы. Итогом этих целенаправленных усилий стало потрясающее увеличение доли экспорта в ВВП Германии – с 24 процентов в 1995 году до 45 процентов в 2011 году, – относительно низкий уровень безработицы и второе в мире по величине положительное сальдо торгового баланса, выразившееся в быстром увеличении потребительских расходов.

В самом же Китае на ослабление триумфаторских чувств рассчитывать не стоит, ибо оно даже не успело закрепиться в китайском обществе. Несмотря на усиление национальной гордости китайцев и их всем известную безоговорочную поддержку своего коммунистического правительства, этот народ оценивает будущее национальной экономики намного реалистичнее иностранцев. Опросы общественного мнения показывают, что китайцы значительно менее представителей любой другой нации склонны считать, что Китаю в ближайшее время суждено стать мировой экономикой номер один; и они лучше других понимают, какие проблемы и подвохи могут ждать их впереди. А поскольку богатые страны мира все чаще видят в Китае и других крупных формирующихся рынках ровню самим себе – ибо они по-прежнему обременены серьезными проблемами бедности, – крепнущее сегодня чувство соперничества между Востоком и Западом скоро пойдет на спад.

О чем говорит «индекс мучений»

Рост инфляции уже в некоторой мере стряхнул глянец, которым мы за последние пару лет покрыли крупные зарождающиеся рынки. Очень уж многие из них пытались как можно дольше продлить бум прошедшего десятилетия и медлили с отменой денежных и фискальных стимулов, введенных ими после финансового кризиса 2008 года. Но деньги сами по себе экономическому росту не способствуют, и значительная часть этих избыточных вливаний способствовала лишь одному – повышению цен. Средний уровень инфляции на формирующихся рынках поднялся с 4 процентов в 2009 году до 6 процентов в 2011 году, потихоньку подкармливая «раковую опухоль», которая со временем остановила рост ряда экономик и карьерный взлет стоявших у их руля политиков.

По всему развивающемуся миру начал распространяться так называемый «индекс мучений», о котором особенно много говорили в США в конце 1970-х, в последние уродливые годы правления администрации Картера. Этот довольно простой индекс комбинирует показатели инфляции и безработицы, и его рост при Картере до двузначных цифр рассматривался как яркий предвестник скорой политической кончины президента. Что же касается современных зарождающихся рынков, то начиная с 2009 года, после резкого падения в предыдущее десятилетие, «индекс мучений» начал неуклонно расти, увеличившись в среднем до 10–12 процентов, а в некоторых случаях даже больше. Один из самых резких скачков произошел в Китае, где данный показатель вырос с 2 процентов в 2009 году до 9 процентов в середине 2011-го, в основном из-за высокой инфляции. Неудивительно, что именно борьба с инфляцией стала главной политической целью китайского правительства в 2011 году.

Понятно, что развивающиеся рынки видели времена и похуже и благодаря этому переносят боль и страдания намного лучше, чем богатые страны. Еще совсем недавно, в 1990-х, «индекс мучений» на формирующихся рынках в среднем составлял более 100 процентов, а сегодня он не дотягивает до пятнадцати. Но в последнее время рост данного индекса уже вносит свой вклад в новую волну враждебности к власть предержащим в Индии и чрезвычайно усложняет задачу сохранения популярности для преемников политических «звезд» вроде бразильского президента да Силвы[14].