Прощай, Африка !

Когда, наконец, настал тот день, день, когда я уезжала, мне был преподан странный урок: я узнала, что могут твориться вещи, которых сами мы не в силах вообразить, ни заранее, ни в то время, когда они происходят, ни потом, вспоминая о них. Сами обстоятельства могут обрести движущую силу, могут вызвать к жизни события без малейшего участия воображения или предчувствия самого человека. В таких случаях вы сохраняете связь с происходящим, старательно следуя за событиями от минуты к минуте, как слепец, которого ведут за руку, и который делает шаг одной ногой, потом другой -- осторожно, но в полном неведении. С вами случается то одно, то другое, и вы это чувствуете, но на этом вся связь с событиями кончается -- у вас нет ключа ни к причинам, ни к смыслу происходящего. Мне кажется, дикие животные, которых показывают в цирке, точно так же выполняют все свои трюки. Те, кто пережил нечто подобное, могут в каком-то

смысле утверждать, что они пережили смерть -- прошли сквозь нечто, недоступное воображению, но все же нахЬдящееся в пределах жизненного опыта.

Густав Мор заехал за мной рано утром, чтобы проводить на станцию. Утро было прохладное, и пейзаж казался бесцветным под бледным небом. Сам он тоже был бледен, часто моргал, и мне вспомнилось, как капитан китобойного судна, норвежец, объяснял мне в Дурбине, что норвежцам любой шторм нипочем, а вот штиля их нервы не выдерживают. Мы вместе выпили чаю на столе из жернова, как пили много раз до этого. Отсюда были видны горы -- там, на западе, они торжественно переживали настоящий момент в череде своих тысячелетий. Меня охватил озноб, как будто я поднялась туда, наверх.

Мои домашние слуги все еще оставались в опустевшем доме, но жизнь их, так сказать, была уже перенесена в другое место -- они отослали свои семьи и свои пожитки. Женщины Фараха и его сына Сауфе только вчера переехали в грузовике в сомалийский квартал Найроби. Сам Фарах собирался провожать меня до Момбасы, вместе с ним попросился и младший сын Юмы, Тамбо -- ему хотелось этого больше всего на свете, и когда я на прощанье предложила ему выбрать подарок -- корову или путешествие в Момбасу, он выбрал путешествие.

Я попрощалась с каждым из моих домашних слуг отдельно, и когда я вышла из дома, они, отлично зная, что положено всегда закрывать за собой двери, оставили дверь после моего ухода распахнутой настежь. Это был жест, типичный для туземцев: словно они хотели этим сказать, что я еще вернусь, а может быть, хотели подчеркнуть, что теперь двери затворять незачем, дом пуст и можно открыть его всем ветрам. Фарах вел мою машину медленно, как мне кажется, со скоростью верхового верблюда; так он ехал до поворота дороги и потом, когда дом уже скрылся 13 глаз.

Когда мы подъехали к пруду, я спросила Мора, хватит ли у нас времени, чтобы остановиться ненадолго, и мы вышли из машин и выкурили на берегу по сигарете. Мы видели под водой рыб, которых теперь выловят и съедят люди, совсем не знавшие Старика Кнудсена; им вовсе неведомо, какие это необычайные рыбы. Здесь Сирунга, маленький внучонок моего скваттера Канину, страдавший эпилепсией, догнал нас, чтобы попрощаться со мной навсегда -- в последние дни он не отходил от моего дома, боясь пропустить момент. Когда мы снова сели в машины и тронулись с места, он побежал следом за нами изо всех силенок -- казалось, что ветер гонит его вместе с облаками пыли, такой он был маленький -- последняя искорка из моего очага. Он бежал за нами по проселочной дороге до самого шоссе, и я боялась, как бы он не выскочил за нами и на большую дорогу; тогда нам могло почудиться, что вся ферма разметана ветром, и только шелуху несет по земле. Но мальчик остановился на обочине -- ведь он, какникак, оставался жителем фермы. Он стоял и смотрел нам вслед долго, пока я еще могла видеть его на повороте проселочной дороги.

По пути в Найроби мы видели на траве и на самой дороге саранчу, насекомых было довольно много, и несколько штук, шелестя крыльями, влетели в машину -- должно быть, они снова нападут на эти места.