Прощай, Африка !

Нагорья, открывавшиеся взгляду с нашей фермы, меняли свой облик много раз в день -- порой казалось, что до них рукой подать, а иногда они отступали далеко-далеко. По вечерам, когда смеркалось, начинало казаться, что силуэт темной горы очерчен на фоне неба тонкой серебряной линией; а с наступлением темноты четыре ее вершины словно уплощались, сглаживались -будто гора потягивается, расправляет свои отроги, укладываясь на ночь.

С нагорий Нгонго открывается поразительный вид -- на юге лежат широкие охотничьи угодья, которые простираются до самого Килиманджаро, к востоку и к северу у их подножья -- другие угодья, похожие на парк, а дальше темнеет лес; холмистая резервация Кикуйю тянется до самой горы Кения, которая высится в ста милях от резервации -- это целая мозаика маленьких маисовых полей, банановых рощ и травяных пастбищ, и среди них подымаются синие дымки туземных поселков -- крошечных, тесно сгрудившихся хижин, похожих на конические кротовые кучки. Но к западу, далеко внизу, лежит пустынная сухая земля, напоминающая поверхность Луны -- это африканские равнины. По бурой пустыне кое-где разбросаны деревья, у высыхающих рек широко разросся колючий терновник. Здесь есть и заросли кактусов; это страна жирафов и носорогов.

Добравшись до холмов, понимаешь, какая это необъятная, живописная и таинственная ширь: узкие долины сменяются непроходимыми зарослями, зелеными холмами и скалистыми утесами. А высоко над одной из скал приютилась даже небольшая бамбуковая рощица -- я сама разбивала лагерь в этих холмах, у ручья.

В мое время в горах Нгонго водились и буйволы, и антилопы-канны -старики-туземцы даже помнят времена, когда тут водились слоны -- и я всегда огорчалась, что все нагорье Нгонго не объявили вовремя заповедником. Только небольшой участок стал заповедным, и лишь на Южной вершине стоит знак. Если колония разрастется и Найроби станет столицей, большим городом, то на холмах Нгонго можно будет создать великолепный заповедник. Но в последние годы моего пребывания в Африке я видела, как многие молодые торговцы из Найроби отправлялись по воскресеньям в горы на мотоциклах и стреляли без разбору, только попадись им на глаза какойнибудь зверь, и, вероятно, уже тогда все крупные дикие животные ушли с этих холмов дальше на юг, через заросли терновника и каменные завалы. На гребне и даже на всех четырех вершинах ходить было легко, трава там короткая, словно подстриженная, как на лужайке у дома, и только кое-где из нее выглядывают серые камни. Вдоль гребня, поднимаясь и снова сбегая с вершины, вьется узкая тропа, протоптанная дикими зверями. Однажды, когда я разбила свой лагерь в горах, я поднялась утром по тропе наверх и нашла там свежие следы и навоз канн. Эти громадные кроткие животные, вероятно, взошли длинной вереницей к вершине на рассвете, и можно было подумать, что они поднялись наверх только ради того, чтобы встретить восход солнца и оглядеть ширь равнин, простиравшихся далеко внизу в обе стороны.

На ферме мы развели кофейную плантацию. Правда, выращивать кофе на такой высоте было нелегко, и боль

шой прибыли эта плантация не принесла. Но возделывать кофе -- дело увлекательное, его никак не бросишь, а работы всегда много; вечно что-то не успеваешь сделать.

Среди этой дикой природы участок, обработанный по всем правилам и расположенный в хорошем месте, всегда процветает. Впоследствии, когда я летала над Африкой и вид собственной фермы с самолета стал для меня привычен, я приходила в восхищение от нашей кофейной плантации -- она ярко зеленела на тускло-зеленых склонах, и я поняла, как приятно человеку видеть геометрически-четкий рисунок на фоне дикой природы. Вся земля вокруг Найроби, особенно к северу от города, обработана именно так, и люди, живущие там, ни о чем другом говорить не любят -- только и рассказывают, как сажают деревца, как делают прививки и собирают урожай, и по ночам им не спится -только и думают, как бы улучшить работу на плантациях.

А выращивать кофе -- дело трудное. В молодости, только начав этим заниматься, несешь, бывало, ящики с рассадой, такой свежей, молодой, а на поле тебя уже ждут рабочие, -- стоишь и смотришь, как они рассаживают молодые побеги ровными рядами во влажную землю, где им расти и цвести, и ограждают их от солнца густой стеной зеленых ветвей, наломанных в зарослях -- молодняк всегда нуждается в защите. Пройдет лет пять или шесть, прежде чем деревца начнут давать плоды, а сколько им придется вытерпеть за эти годы -- тут и засухи, и всякие болезни, то вдруг все начнет густо зарастать сорняком, а хуже нет, чем нахальный репейник, вечно цепляющийся за платье, за чулки. Иногда у небрежно высаженных деревьев были подогнуты корни, и они засыхали, только начав цвести. Обычно сажают по шестьсот кустов на акр, а то и больше, а мне надо было засадить шестьсот акров плантации; волы мои таскали культиваторы взад и вперед по участку, между рядами деревьев, и надо было пройти

тысячи миль, а потом терпеливо дожидаться, пока этот тяжкий труд не принесет плодов.