Прощай, Африка!

Временами мои старцы из совета Кияма так мне надоедали, что я им прямо высказывала, что я о них думаю. «Вы, старые люди, — говорила я, — обираете штрафами свою молодежь, чтобы ваши юноши не могли ничего накопить, не даете им воли, а потом сами скупаете всех лучших девушек». Старики слушали меня внимательно, только маленькие черные глазки сверкали на морщинистых, высохших лицах, а губы пошевеливались, словно повторяя мои слова: они были довольны, что прекрасный принцип наконец-то высказан во всеуслышание.

При всех наших разногласиях мое положение судьи племени кикуйю открывало передо мной множество возможностей, и я очень им дорожила. Я тогда была еще молода и часто задумывалась над тем, что значит справедливость и несправедливость, но главным образом с точки зрения подсудимого; на месте судьи я еще никогда не бывала. Но я очень старалась судить по справедливости, оберегая мирную жизнь на ферме. Иногда, если задача казалось мне слишком трудной, я уходила, чтобы побыть наедине с собой, прячась под некое воображаемое покрывало, лишь бы никто не мешал мне, не отвлекал разговорами. На обитателей фермы этот эффектный прием всегда производил благоприятное впечатление, и даже много времени спустя я слышала, как они с уважением говорили, что дело было очень сложное, и что никто не мог в нем разобраться, а мне понадобилась целая неделя. На туземца всегда можно произвести впечатление, если потратишь на окончательное решение больше времени, чем он сам, но это совсем не просто.

То, что туземцы выбрали в судьи именно меня и уважали мой приговор, можно объяснить только их особым, мифологическим или теологическим мышлением. Европейцы утратили способность создавать мифы или догмы и восполняют недостачу, черпая из запасов прошлого. Но мышление африканца совершенно естественно ступает по темным и таинственным путям. И этот дар особенно ярко проявляется в их отношении к белым.

Это отношение уже с самого начала отражается в прозвищах, которые они дают европейцам, встретившимся на их пути, после очень непродолжительного знакомства. И европейцу необходимо выучить эти прозвища, если надо посылать гонцов с письмами к другу или спросить, как проехать к его дому, потому что туземцы знают иностранцев только под этими прозвищами. У меня был очень необщительный сосед, он никогда не угощал у себя гостей, и его прозвали «Сахане Моджа» — «Один прибор». Мой приятель, швед Эрик Оттер, назывался «Ресасе Моджа» — «Один патрон» — это значило, что ему нужен был всего один патрон, чтобы сразить дичь наповал, и этим именем можно было гордиться. Одного знакомого автомобилиста назвали «Получеловек-Полумашина». А когда туземцы дают белому человеку имя животного — «Рыба», «Жираф», «Жирный бык», они явно вспоминают какието древние басни, и белые люди сливаются у них со сказочными образами мифологических зверей.

Да, слова обладают какие-то магическим действием: если человека много лет все окружающие называют именем какого-нибудь зверя, он сам в конце концов так привыкает к этому имени, что начинает отождествлять себя со своим прообразом. А вернувшись в Европу, он удивляется, что там его никто так не называет.

Однажды в Лондонском зоопарке я встретилась со старым чиновником в отставке, которого я знала в Африке под кличкой «Бвана Тембу», то есть «Господин Слон». Он стоял один, перед загоном для слонов, и глубоко задумавшись, созерцал слоновье семейство. Может быть, он частенько навещал их. Его слуги-туземцы, наверное, считали бы совершенно естественным, что он бывал там, но, вероятно, ни один человек в Лондоне, кроме меня, приехавшей туда всего на несколько дней, не понял бы его до конца.

Мышление туземцев работает по своим законам, оно как-то схоже с мышлением наших далеких предков, которые безоговорочно верили, что бог Один, чтобы видеть весь мир, отдал свой глаз, или представляли себе Амура — бога любви — мальчуганом, не ведающим любви. Возможно, что кикуйю на моей ферме признавали меня великим судьей только за то, что я не имела ни малейшего представления о тех законах, по которым выносила свой приговор.

Оттого что у туземцев есть особый дар создавать мифы, они иногда поступают совершенно непредсказуемо, и от этого вам не уберечься и не уйти. Они могут превратить вас в символ. Я хорошо знала это их свойство и даже придумала свое слово, называя это их отношение ко мне «они делают из меня Медного Змея»[5] Европейцы, долго жившие среди туземцев, поймут, что я хочу сказать, даже если обнаружат расхождение с библейским рассказом о медном змее. Я считаю, что при всех наших стараниях ввести в эту страну все, что дал человечеству научный и технический прогресс, даже несмотря на Pax Britannica[6], это единственная практическая польза, какую туземцы получают от белых.