Прощай, Африка!

Небесные тела, проходя своим путем, обладают чудодейственным свойством вызывать в душе человека ощущение безграничного, дотоле неведомого счастья. Обычно мы забываем о звездах; но когда эта мысль внезапно посещает нас, когда мы воочию видим их перед собой, открывается потрясающая душу бесконечность Вселенной. Кеплер писал о том, как после долгих лет работы он, наконец, открыл законы движения планет:

«Я не могу совладать с восторгом, обуревающим меня, — писал он. — Жребий брошен. Ничего подобного я еще никогда в жизни не испытывал. Я весь дрожу, кровь моя кипит. Господь Бог шесть тысяч лет ждал зрителя Своим творениям. Мудрость Господня безгранична — все, о чем мы не имеем понятия, Ему известно, сверх той малости, что мы знаем.»

Да, точно такой же восторг пробрал дрожью и меня во время землетрясения, потряс все мое существо.

Это чувство неземной радости рождается, когда понимаешь, что нечто, по твоим понятиям недвижимое, оказывается, таило в себе способность двигаться само по себе. Наверно, в мире нет более сильной радости, более светлого упования. Бездушный шар, мертвая твердь — сама Земля! — вдруг повернулась, потягиваясь со сна, у меня под ногами. Легким толчком, прикосновением, она подарила мне откровение неизмеримой важности. Она засмеялась, затряслась от смеха так, что хижины туземцев пали ниц, восклицая: «Eppur si muove!»[31]

На следующее утро, спозаранку, Лжума принес мне чай и сказал:

— Король Англии умер! Я спросила его, откуда он это узнал.

— А вы, мемсаиб, разве не почувствовали, как земля вчера дрожала и тряслась? Это значит, что король Англии умер.

Но, к счастью, английский король после землетрясения прожил еще долгие годы.

Джордж

На грузовом судне, идущем в Африку, я познакомилась и подружилась с мальчуганом — звали его Джордж, он путешествовал с матерью и юной тетушкой. Однажды днем, на палубе, мальчик отошел от мамы и подошел ко мне; они провожали его глазами. Он объявил, что завтра день его рождения, ему исполнится шесть лет, его мама собирается пригласить всех пассажиров-англичан к чаю, и спросил — приду ли я?

— Но я ведь не англичанка, Джордж, — сказала я.

— А кто же вы? — спросил он, потрясенный.

— Я — готтентотка, — сказала я. Он стоял очень прямо, серьезно глядя на меня.

— Все равно, — сказал он, — надеюсь, что вы все-таки придете.

Он пошел обратно к матери и тетке и объявил им небрежным, но таким решительным тоном, что это исключало какие бы то ни было возражения: — Она — готтентотка. Но я ее пригласил. 

Кеджико

У меня была толстая верховая мулица, которую я назвала Молли. Но конюх дал ей другое имя — он назвал ее Кеджико, что на их языке значит «Ложка», а когда я спросила, почему он выбрал такое странное имя, он сказал, что она похожа на ложку. Я обошла ее кругом, стараясь понять, что он имел в виду, но, как я ни старалась, ни в каком ракурсе не находила ни малейшего сходства с ложкой.

Немного спустя я поехала куда-то, и в упряжке шли четыре мула, одна из них была Кеджико. Когда я взобралась на высокие козлы и увидела мулов сверху, как бы с птичьего полета, я поняла, что конюх прав. Кеджико была и вправду необыкновенно узка в плечах, а круп — широкий и толстый, так что она действительно была похожа на круглую ложку, выпуклостью вверх. Если бы моему конюху Камау и мне предложили нарисовать Кеджико, мы бы изобразили ее по-разному, рисунки вышли бы совершенно непохожие один на другой. Но Господь Бог и сонмы ангелов видели бы ее точно так же, как мой Камау. Грядущий с высот находится превыше всего, и о том, что Он видит, Он свидетельствует.

Жирафов отправляют в Гамбург

В Момбасе я гостила в доме Шейха Али бен Салима, арабского правителя всего побережья — гостеприимного, галантного старца-араба.

Момбаса напоминает райский сад на детском рисунке. Глубокий залив, охватывающий остров — идеальная гавань для судов; земля — почти белая, сложенная из коралловых скал, и на ней растут зеленые раскидистые деревья манго и сказочные голые серые баобабы. Море у Момбасы яркосинее, как василек, а за устьем гавани длинные волны Индийского океана тонкой кружевной цепью идут на берег, и их глухой ропот слышен даже в самую безветренную погоду. В самом городе Момбаса узкие улочки вьются меж глухих стен домов, сложенных целиком из кораллового известняка чудесных тонов: желтовато-палевого, розового или цвета охры, а над городом высится массивная старая крепость — у ее толстых стен с амбразурами шли бои между арабами и португальцами; цвет ее стен интенсивнее цвета всех зданий города, словно там, на вышине, за долгие века она успела впитать в себя яркость множества предгрозовых закатов.