Прощай, Ариана Ваэджа! (СИ)

— Во-первых, надо подумать, кому нужно было красть камень... — голос биолога Борисова дрожал. — Чужим или своим?

— Вот-вот, Иван Викторович, — зацепился за его высказывание Кондратьев, — вы очень правильно поставили вопрос. И если никто, кроме участников экспедиции, не знал об этом... Вывод один!

— Камень очень маленький... Его можно спрятать... — вступил в разговор геоморфолог Сибирцев.

— Не скажите! Прошло очень мало времени... И никто, думаю, еще не выходил из гостиницы... — голос Кондратьева был металлическим, напряженным.

— Вы выходили, — тихо заметил Арбенин.

— Да, выходил... Чтобы спрятать камень, а потом вас сюда пригласить и.. потешаться... Думайте, прежде чем говорите!

Опять зажужжала муха. Видно, слишком тяжелой оказалась тишина.

— Короче, я предлагаю провести расследование самим, а для этого... проверить личные вещи каждого. Это лучше, чем обращение в полицию.

Да, руководитель экспедиции был зол не на шутку!

За всех ответила муха. Она опять зажужжала.

— Никому не расходиться! — скомандовал Кондратьев. — Идем все вместе в каждую комнату.

Нет нужды долго рассказывать о том, как честная компания шла гуськом с этажа на этаж, заходила в номера и наблюдала, как его хозяин высыпает содержимое вещмешка и саквояжей. Богдану Сиротину вменялось в обязанности открывать на общее обозрение дверцы шкафов и тумбочек. Главное в этом деле — результат, а он не заставил себя долго ждать: в тумбочке Арбенина, слегка прикрытый салфеткой, лежал этот злосчастный минерал.

— Ну вот, так я и думал... — произнес Павел Ильич и вонзил свой взгляд в географа-ландшафтника. Его многозначительная пауза говорила гораздо больше, чем самые грубые или оскорбительные слова.

— Это... — это... — задыхающийся от шока Арбенин не мог говорить.

— Да, это и есть тот камень... Амазонит или нет — уже не важно...

— Но... подождите! — громко начал геоморфолог Сибирцев. — Зачем ему красть камень?

— Вот и я думаю, зачем? — вопросом на вопрос ответил Кондратьев. — Впрочем, теперь уж не нам узнавать об этом.

— Вы хотите сказать, Павел Ильич, что этим вопросом все же займется полиция? — уточнил его зам Скорожитовский.

— Конечно!

— Нет, нет... — бормотал Арбенин, а перед его глазами проплывали картинки из снов. Вот испачканы красным вином белые парадные брюки... Неважно, что это было еще до экспедиции, главное — сохранилось в памяти... И Кондратьев же говорил об испачканной репутации... Вот пытается поднять его в небо некое химерическое существо, зацепившись когтем за пиджак... В какую бездну он собирался его унести? А вот целится из лука амазонка в украшениях точно из таких камней... И ведь не просто целится, а угрожает кровной местью!

— Николай Петрович все утро был у меня... — начал защищать его Сибирцев. — Да и вообще... это какое-то недоразумение...

— Лично вы, как и все члены экспедиции, тоже видели, что камень найден среди вещей Арбенина. О чем можно здесь спорить?

— Ладно... — после некоторой паузы добавил он. — Факт кражи зафиксирован, и с ним нужно согласиться... Однако... предмет кражи найден... Так что... Предлагаю пока не выносить из избы мусор, а позже... мы с Николай Петровичем поговорим, может быть, и найдем... консенсус...

Глава 13.

Ночь была черной. И не потому, что черной как смоль, хотя и это имело место, а потому, что создавала безрадостное, мрачное настроение. В такой катастрофической атмосфере разве что черная сила чувствует себя превосходно! Арбенин же не дружил со злыми духами, не знал черных заклинаний, да и вообще не владел никакими колдовскими способностями. Поэтому не мог противостоять удару судьбы — тяжелому камню, свалившемуся на его голову.

Ночь была липкой. Она склеивала веки не сладким душистым медом, а противным клейстером, который невозможно ни смыть чистой водой, ни вытравить самым сильным растворителем. Склеивала с такой настойчивостью, с таким упорством, что оставалось только безропотно подчиняться... Но уснуть было невозможно — шоковая эйфория заполонила мозг и держала его в высочайшем напряжении. Казалось, вот сейчас лопнет натянутая струна и сердце бабахнет подобно выстрелу артиллерийского орудия.

«Кто меня подставляет? — металась загнанным зверем мысль. — И для чего?»

Оба вопроса оставались риторическими.

«Если это Кондратьев, то есть ли смысл ему так искусно играть? Тем более, что между нами все оговорено. Ну, а если не он... Кому я еще перешел дорогу?»

За окном завывал ветер. Не так, как перед дождем или бурей. Он словно варвар, неудовлетворенный своей добычей, неистово бился о старую кровлю, стучал по ставням и натужно издавал звуки, напоминающие скрежет металла по стеклу. Он не хотел сдаваться, даже будучи поверженным, и продолжал беспощадно хлестать сильными крыльями все, что попадется на своем пути.