Прощай, Атлантида

– Папенька, не закладывай мне своими кирпичами мозги. Они с утра уже в маринаде. И в шоколаде. От ранней вскачки и негламура СМС-сок. Чего пудрил по телефону? Где этот твой хахалек утертый? А то по жизни показ презентации коллекции на носе.

– А вот он, – кивнул, злобно сверкнув глазами, Теодор Федорович. – Собственной основательной персоной.

– Где? – оглянулась пухлая девица. – Который? Этот? Этот…кто?

– Учитель средних школ общеобразовательных. Недоступных Вам, мамзель. Полозков…Арсентий Фомич, – представил адвокат.

– Ты что, папенька, с нарезки свалился, над родной кровинушкой агремент ставишь? Нас с мамкой боталом своим гоняешь, по жизни. Дожила я, пожилая. Приволакивает какого-то замухрыша-затрепыша родной наследнице… подсовывает заместо лейбла в гламуре какую-то знайку-дешевку. Только фасад портить. Да ты, – взвизгнула Клодетта. – Ты хоть, по дурке, бутик от батика отличишь?

– А я и не навязываюсь особо, – спокойно заявил Арсений. – Мне Ваша красота даром не нужна.

– Не поняла, – вновь опустилась на кресло вскочившая было Клодетта.

– Будет тебе крепкий муж, современный мужчина. Мы его во фрак нарядим. Научит тебя перед падежами склоняться, – издевательски заметил отец.

– Не поняла? – повторила ошарашенная девица, опять от волнения путая ударение. – Что за стеб? Перед кем склоняться? Ты…ты…Да передо мной знаешь какие по месяцу склонялись. Два столичных гастролера упихивались, два героя бандитских сериалов в миксте и два двухметровки горнолыжных финалиста в полном прикиде. А ты мне ботаника с библиотеки…Мне, такое?

– Не очень, не очень расположен крепко влюбляться, – опять вставил географ. – Если уж совсем припрет. Вы, Клодетта, особа особая…на любителя…

– Ты! – поднялась опять круглолицая. – Да у тебя бабок не хватит один час меня по клубной тусе потаскать. У меня один сиськоносец в твою годовую получку. Дурдын пожилой, считалка классная…Измываешься, папенька, над продолжалкой династии? – и Клодетта со звоном треснула бокал о пол.

– Сесть, – тихо приказал адвокат. – Ты, Клава, ночью пила, утром запивала. Скоро нанюхаешься и превратишься в подстилку для чирявых цирковых наездников и спидоносных нудистов. Деньги теперь на кураж будет выдавать жених. Хочет такую – даст, нет – зарабатывай сама золотым тельцем. Другого, ведь, не умеешь. Ты хуже проститутки, – крикнул адвокат, совсем закраснев. Потом тяпнул коньяку. – Те хоть трудятся в поте яйца. А эта…

– Ты меня ненавидишь… – тихо выдавила Клодетта. – И этот…женишок… меня надух по жизни…

– Все, – отрезал отец. – Получки кончились, закрылись пряники. Кассир ушел на второй фронт.

– Ну…папенька… – прошипела змея.

Потом подошла к географу, поглядела на него глазами питона и вдруг, усевшись ему на колени, схватила географа за уши и смачно чмокнула в губы.

– Тьфу! – сказала, вскочив. – Будто тряпку с мелом целуешь, – и убежала, шурша шелком и мотая головой.

– Ну уж, с мелом, – сокрушенно вздохнул географ.

– Извините, Арсений Фокич, – мечтательно глядя на учителя, изрек Теодор. – Вы, однако, прекрасный педагог. И эта история тоже войдет в наше сибаритство, как забавный заговор двух соединившихся сердец. Не так ли, – и опрокинул еще рюмку. – А вот и он, с того света почтальон! – восторженно воскликнул. – Сюда, сюда! – и поманил какого-то сухонького субъекта, переминающегося в нерешительности поодаль. – Вот он, – зашептал слегка пьяный. – Кого обещал на десерт. Чудачок-старичок, гадатель-астролог-энтеролог, бывший, кстати, наш областной ГКЧП. Нищ, но не духом. К гебернатору вхож, – прошептал адвокат.

– Выпьешь, Ильич? – радушно предложил адвокат. – Маленькую.

– Мы нынче не оченно при знаках денежных отличий, – пробурчал пожилой человечек, почти старичок. – Но ежели в счет чрезвычайных симпатий и натурных авансов…то рад.

– За счет, за счет. Заведение платит сполна, – воскликнул Теодор. – Зайди потом на кухню, там вырезочку тебе отгрузят, уж я знаю, любишь вырезочку железками ласкать.

– Премного…Любим все постное, поститься любим… – пробормотал человечек, озираясь.

И если бы Арсений в свои годы был внимателен, он вспомнил бы этого старичка, с которым мельком столкнулся, выбираясь из банкирского кабинета борца Евсея Барыго. Тот же это был человечек, ну, убран в другое убранство, ну на лице нес иное отражение, ну глазки, маленькие и слепенькие чуть, держал тогда востро, не как сейчас.

– А это, Ильич, товарищ мой старинный, уже как два дня, товарищ по партии, составил партию барьера молодым прохиндейкам, – фамильярно представил пьяноватый адвокат.

– Очень мы…значит… – вежливо поклонился старичок. – Весьма почтенно.

– Ну не томи, выкладывай последние шашни, что чутким носером разнюхал в чужих анклавах. Где был, кому картишки пораскидал, лиса старый, что звезды сегодня смертным врут? Не томи…