Прощай, Атлантида

Хотя предупреждал как-то майорского человека один невзрачный теперь, но злой гадатель:

– Кончай, дура, по мелочевке обирать. Или ты кандидат в мастера, или в покойники.

Но вы то знаете, что у милицейских, даже нынешних, с гадателями и особистами, работниками меча и забрала, даже бывшими, параллельная практическая умственная работа, если так можно выразиться, не часто завершается телесными объятиями. Так уж у них по разному функционируют лобные доли, и ничего с ними не поделаешь, с долями. Однако, что командному составу синица, то среднему майорскому чину – точный журавль.

Кстати, этот невзрачный гадатель и сам был не промах. Догадался, что сидят на скамье возле одного дома особа и китайская бестия, видел, шелуша по привычке одной ладонью колоду свежих картишек, как особа заскакивала к адвокатам дать одному по роже и к банкирам дать одному поползать на чашечках по ковру, смекнул догадаться – где опять соберется толпа мастеровых, посиневших от бескормицы и злоупотреблений напитками и законами людей и начнет буйствовать, выкрикивать бессмысленное и ломать бесполезные скамьи на удобные орудия пролетариата.

У адвокатских и банкирских, прежде чем раскидать перед руководством колоду на столиках наборного дерева и получить для них совет звезд на ближайшую декаду, предложил сей гадатель по пути двум белокурым, сунутым в серые сюртуки похожим на оловянные солдатикам вытянуть себе на пробу по две карты – которые, ясно, оказались у одного дама и шесть треф, а у другого туз и тоже шесть, но пик. Солдафоны кратко поблагодарили гадателя скудной информацией, после чего одному оловянному гадатель раздумчиво напомнил " …старуха… в тузы не выйдешь… а дамка играет в свой покер…", а другому, скорей деревянному, с деревянной спиной и древесно-стружечным, побитым прыщавой болезнью лицом сначала напомнил " мать его", а потом " дамка-то заигралась в очко… не наша атлантическая штучка… косоглазым тузам прокладка…". Адвокатским потом он все же карты раскидал, и дородному одному знатоку офшорных казуистик шепнул, что карты, мол, дуры, прозорливей нас, и все, де, у тебя, толстый и съедобный человек, будет все красиво и игриво, особливо завтрева. И дочурке твоей, бестолковой размазне по празднику жизни, будет надбавок. " Какой-такой надбавок?" – недовольно удивился дородный толстяк. " Того карты не видят, высоко больно" – был краткий ответ.

Да и среди банковских колонн загадочный щуплый гадатель не потерялся, а ихнему самому финансовому воротиле сообщил, водя скрюченным пальцем над ворохом специальным строем разбросанных карт – "чего ищешь, того и сыщешь", на что банкир сначала побледнел зверской рожей, а потом схватил гадашку за грудки и справедливо призвал к ответу: " ты мне уклейку не клюй, ты зернистую по делу мечи. Будет мне большая радость или нет?".

– Через что ждешь? – слабо квакнув, возопил гадатель. – Через юго-восточную дружбу?

– Ты чего? – удивился финансовый бугай. – Через пройдоху газетного.

– Это картишки видят, – хмыкнул замухрышка. – Радость видят бескрайнюю и безмозглую. А опосле тебе сызнова труд, да мука, мука перемелется и мука будет, и пирожков счастья накушаешься. Картишки издаля различают…

– Ну, иди. Переварю твой прогноз, – отстранился банковский человек. – Не до тебя, косоглазые орды подпирают.

И гадатель, как легко разглядели сквозь другой туман провидцы и службы наружки, поплелся прочь. Уж его, или не его согбенная фигурка мелькнула в толпе мастеровых, сгрудившихся в грязной, давно не мытой промежности задов " Красной чесальщицы", то есть замеси полуподвальных обитых жестью сараюшек и складов, и краснокирпичным передом " Красного мотальщика", ощерившегося на толпу решетками окон заводоуправления, – гадайте сами. Потому, что в такой толпище, бурлящей бражкой и кишащей криком, затеряться – что пожать собственную ладонь и скосить свою же рожу. И, вообще, толпа, что знают все порядочные как один гадалки и ясновидящие авантюристы – это зверь.

Толпа – это не сборище особей, это сама особь. Животный организм или движущаяся химера. Кстати, китайская упомянутая бестия, как сообщали кому-то специалисты по древним обрядам, всегда, с впечатлений путаного деревенского детства считала толпу драконом, вылезшим от безумия из своей шкуры. Огромным огнедышащим существом с неопределенно расположенными глазами, лапами и первичными половыми признаками. И по преданию его надо очень и очень боятся, так же сильно, как одетого – уважать, не влезать без нужды внутрь и любить издали, хотя любить – страшно и не за что. И, правда, буть толпа хоть дракон, хоть медведь-шатун, а, может, и бурлящий кит, глотающий с голодухи провидцев и по недосмотру богоугодных чревовещателей – все равно это зверь.