Прощай, Атлантида

– Денег мы на чушку соспонсировали. Вот и лейте, что надо. А то, будто, мочи нет. Пускай архитекторы перестройки монумента извилинами покрутят, а не фондами, – показал он пальцем. – а то совсем застоялось в области. Менять надо, ускорять власть, – при этом вице-губернатор дико, как ранний обезьяно-человек антропос скривился, будто у него хронический тик. – А то сидят чинуши на сходках позорных, ни людей, ни денег не понимают. 8–9% ВВП в год вперед попрем под новым началом – и пусть слышут нас уважаемые столичные люди. Наши хлопцы-экономисты не подведут особистов. А то эти прицепились к памятнику, дел у них в глубинке нету. А к нам китайские товарищи пожаловали, чтоб юань сдружить с рублем и закружить в одном экономтанце, пусть скажут.

Тут географ Полозков, тоже топчущийся в митинговой толще, крайне удивился. Кстати, появление здесь Арсения Фомича оказалось вовсе не случайным. Неожиданные рассуждения о судьбах Атлантиды и прочая беллетристика подвигли географа к нежданному решению: он скоренько собрался и отправился на митинг, резонно надеясь еще разок встретиться с шустрым журналистом Воробьем, точно не пропускающим такие мероприятия, и пораспросить того об истоках удивительной охоты за крупной фотографией на стене банкирского кабинета. Теперь же Сенино удивление вызвал отзыв хозяина "Гудбанка" о дружбе рубля с юанем. Ведь в кабинетах означенный финансовый воротила выражался, применяя слова, не совсем так. Как, однако, меняют свое лицо факты в руках одних и тех же людей, воскликнул в душе географ.

Небольшой и совершенно не желтый китаец щелкнул по микрофону языком и тихонько затявкал через огромные динамики:

– Знаесь. Друзби наседа. У нас плиходись к тебе серсе. Открысь. Наседа обсе строю. Дрюзби. Китайск хосесь все карасе идесь. Законь. У нась воздю не тлогай. Взяль тлогай – застлели, плюнусь – застлели, плех сказаль – застлели туда з сама. Никато…плех застлели. Дрюзби сегда…товаись.

Пламенная речь близкого друга и почти родственника с желтой реки настолько потрясла электорат, особенно слесарей ЖЭКов, что в аплодисментах не все расслышали новое объявление вице:

– По приглашению международного сообщества планеты в наши пенаты неожиданно прибыл великий скульптор современных художеств с прекрасными, мастерски исполненными предложениями. Поприветствуем стоя.

Под жидкими хлопками за микрофон ухватился безформенный толстяк с крутящимися глазами:

– Хочишь – могу. И этот могу, и тот хороший из материал. Латы есть – Магеллан могу. К голове перья хочешь – Дон великий Хот из испанских ламанч коста-брава сразу будешь. В руку могу факел горит греет газа. Трубу кину. Ногу где поднять – Миркури. Опасность нет, не думай. Кого хочешь? Скажи мне. Из старых могу. Царя любого героем – сапоги у меня мастерской тот размер бронза, вместо ботинка. Один-другой, два дня тачать-лить.

Вице робко возразил:

– Магеллан-то нам, не знаю. Мы на реке, моря нет.

– Не говори, – возразил выдающий монументалист. – Я в пустыне ручеек течет бронза ставил. Магеллан туда-сюда везде был. В испаниях нужен. В африках ходил с корабля. Скажешь легенду, пришел давний годы магеллан по воде-река, посмотрел через труба этот места и говорит: " Будешь сдесь город, заложеный". К тебе турист-нудист как мишь от дудочка побежит. Если надо – трубу приставлю недорого. Нелсон…знаешь? Такой флотский на море адмирал. Ходит. Нет, могу патин дать. Будешь мандела, герой. Тот же Нелсон, африка спасал. Делаю под ключ, называется. Бери такой. На один цехин цена шире. Сменный. Человек-манумент-канструктор. Наборный рука, съемный на резьба голова. Пиджаки-миджаки – взял-снял, плащ царский горностай краном нацепил. Один праздник пришел с краном – рабочий человек с первомай. Не тот праздник – клобук навинтил, икона полтора метр в руку – ходи куликово поле. Икона отобрал – главный палка дал и держава привинтил болта – забота не знай. Вот такой теперь вся мир искусство ходи. Деньга не жалей – любой торжество не красней.

Тут вдруг на секунду речь оратора прервалась, потому что на подиум выбралась молоденькая маленькая издали монашка в черной длинной глухой юбке, белом платке на голове и с ящичком для пожертвований, где выведено было церковным почерком, кажется: " Подайте храму вечности на свечи". Вице сунул в ящик мелкую купюру и, улыбаясь, зыкнул: " А ну пошла отсюда, побируха, курва". Банкир, вальяжно и демонстрационно подняв, отправил в жертвенный сосуд сотенную зеленую бумагу, а оратор-монументалист сказал в микрофон:

– На храм всегда даю. Сам храмы строю, фигурой украшаю. Под ключ, называется. Могу тут снести, новый дам.

Но денег не дал, а монашке не в микрофон проговорил, впрочем, тихо:

– Ходи отель-матель меня. Вечерний служба. Там даю. Не стесняйся, детка-конфетка. Свечи-речи, все будет.

И монашка скромно спрыгнула с педьестала и поплелась в толпу.

Неожиданно в микрофон сунулся банкир Барыго и изрек:

– От областных учеников-отличников поведения знаний сообщение представит победитель районного смотра школьник Папин.