Прощай, Атлантида

– Я? – не понял Арсений. – Сиделка. Вернее, географ.

– Географ? – подняла старушка брови.

– Ну да, оперированный позавчера. Так вышло.

– А послал то Вас кто? Не скажете, верно.

– Так вышло. Произошло. Вот и попросили подменить. И деньги всучили.

Тут Сеня вспомнил о деньгах, пощупал карман пижамы и вытянул две надменно хрустящие банкноты, которые оказались огромными сотенными евро.

– А Вы кто, что здесь лежите якобы полностью бездвижная безгласная, – возмутился вдруг Сеня. – На проводе. Да с лысым охранником впридачу. Наверное, бывшая мата-хари.

Старушка улыбнулась одними глазами.

– Мне уж все равно…географ. Я уже никто. Просто залежалка. Задвижка в двери…Ладно, раз так, сделайте милость. Позабавьте меня, раз уж уплочено. Расскажите хоть о себе, что ли, – голос ее стал тише, видно устала. – Своя жизнь мне к чему. Расскажите что-нибудь.

– Может, для забавы просто походить. По камере…по палате, – и Арсений прошелся, чуть, правда, не споткнувшись сослепу о проклятый шнур. – Поприседать могу, но пару раз, не больше.

– Хотите бродить – бродите, – тихо шепнула старушка. – Но лучше рассказать. А то помру и людского слова не услышу.

– А, пожалуйста! – задавленно крикнул вдруг Арсений. – Раз все одно к одному, – и задумчиво продолжил. – Но я совершенно не могу понять…глуп, что ли? Пришла тогда знакомиться, все – договорились. Весна, ранний июнь – ветер мотает липы, тополя пылят, воздух – как вино. На выпускном в университете… обо всем договорились. Да, мама болеет, лежит в комнате…Я устраивался на кухне, на прекрасной удобной лежанке между холодильником "Юрюзань" и окном. Спал, чуть заваливаясь за кухонный стол, как мгновенно убитый…видел восторженные сны. Видел себя уже аспирантом, как единственный, кажется, претендент – экономическая география дальневосточного региона. Обрубить рецессию…возобновляемая ресурсная база, вахтовая стратегия, кадровый бум, малое энергосбережение – тогда в друзьях появились в России югославы, словенцы, такие делали минигенераторы – все жрали, все, сухие листья, чурбачки, мазут, помет. Мечтал проецировать китайскую электоральную экспансию в строгие рамки бригадных вахт на финнами построенные современные лесопилки…Я еще ей ночью сказал, в общежитии: " Рита, все будет хорошо…Мама нас очень любит, я спрашивал. Она просто болеет. У нее все болит, даже кожа черная, от пролежней. Свадьбу не будем, это пошло. Напьемся с сокурсниками в кафе. Мороженого обожремся, как снеговики. А потом бродить по городу – ты, ведь, обожаешь. Весна, июнь, ночью облака и те гуляют парами, воздух, как шампанское. Она любит, только болеет. Все будет хорошо…"

Пришла на следующий день знакомиться. В доме, конечно, запах. Хоть я и старался, проветривал потихоньку, протирал все, как мог. А маме хуже. Говорит: " Вы, Рита, ведь не из города, из провинции. Куда Вас распределяют? " Она растерялась. " Мама, ты же знаешь, мы с Ритой женимся, будем работать вместе. Она тоже дальневосточник. Она такая же умная и хорошая, как ты."

Было около пяти вечера, за окном орут воробьи и дети, прыгают через разное. Фортка открыта – как ее мама открыла! – сама встала, не знаю.

– Я не хорошая, – сказала мать, почему-то отвернувшись. – Я сволочь. Все никак не сдохну, – и заплакала от боли.

Мы ушли, долго бродили ночью по улицам, держась за руки. Потом я проводил Риту до общежития, она чмокнула меня, сказала: " Прости…прости", – и ушла.

Но совершенно не могу понять, зачем она так спешно…Этот пегий доцентик, этот колченогий педант в вонючих носках, для него же было одно удовольствие – удушить студентика, если у того неровные поля на курсовой. Ведь была весна, июнь, в ноздри лез пуховый ветер, и в воздухе пчелы носились и жужжали, будто после сладкого портвейна. Все было бы хорошо. Еще бы чуть…

– Подождите, – прервала рассказчика худенькая старушка, – перестаньте бегать по палате. То, что Вы говорите – это очень, очень…Интересно и…необычно.

– Вам интересно. А мне-то нет, – тихо ответил, остановившись, Полозков. – И, знаете, с того дня…да-да, именно с того дня…

– Молчите, – сказала старушка. – Нет времени. У меня к Вам просьба.

– Тоже? – поразился Арсений.

– Конечно, – тихо подтвердила, опять, видимо, подустав. – Кого просить то еще? Вы один и есть. Меня, если выкарабкаюсь, скоро переведут в дом престарелых. Но что толку. А Вы скоро поправитесь, это я вижу… у Вас еще кучу дел надо, уйму всего переворошить…

– Каких дел? – горестно воскликнул сиделец.

– Разных, – утвердила старушка. – У меня на шее ключик на шнурке от моей комнаты, снимайте, сейчас скажу адрес. Там фибровый чемоданчик с вещами. Я собрала…Письма, несколько носильных вещичек. Снимайте, снимайте…Можете мне его принести?

– Куда? – не понял Сеня.

– Куда-нибудь. Лучше по новому адресу, если доберусь. Да, там еще на стене фотография – я с сыном. Принесите…Я его очень, очень…люблю…А он этого не знает…не знает…

Старушка замолчала, закрыла на секунду глаза. В палату через окно взялся просачиваться блеклый, тягучий, плотный, как марля, свет раннего утра.