Прощай, COVID?

На шкале куда более скромной мы и в пандемии ищем шанс на преобразование: прочистим воздух и мозги, порадуемся вернувшимся дельфинам и оленям, прочитаем не читанное, напишем не написанное, подумаем не подуманное, совершим помечтанное… Извлечем, наконец, из пандемии урок. Чем мы провинились перед планетой и галактикой? Что бог (или природа, sive Natura) хотел нам пандемией сказать? В чем смысл этого События?

Ожидание События началось не вчера. «Новое начало», на которое уповал Хайдеггер, стало (в его потайных сочинениях второй половины 1930-х годов, опубликованных по истечении полувекового срока) событием (Ereignis), которое с опорой на этимологию становится приходом, явлением, случанием Собственного. В «Логике смысла» (1969) Жиль Делёз многократно делает ставку на логику событийности, вырывающуюся из каузальности, в частности, в противовес логике «глубин»: Событие (l’'Ev'enement) возникает из «поверхностных» эффектов, из действующих друг на друга следствий; его связь с «глубоким» пластом причин ослабляется, теряется. С тех пор апология События, Неожиданности, Нарушения каузальности стала общим местом. Не столько мрачно-рессентиментный фон хайдеггеровского Ereignis, сколько головокружительная эротически-майская атмосфера, окружавшая делёзовскую эвенментность, была виной тому, что эта событийность стала наделяться прежде всего политической семантикой. Примет ли Событие форму путча некоей подлинности против козней планетарной махинации или же скорее катарктического восстания либидинальной энергии против государственно-мелкобуржуазного закрепощения – Событие обречено было нести черты политического действия. В том или ином изводе Событие всегда принимало черты переворота, revolutio, революции – будь то консервативной или эмансипаторской. Сегодняшняя пандемия и до нее начавшийся медленный, но верный экологический поворот в сознании заставляют нас расценивать такую семантику События как слишком политическую и в этом смысле также излишне антропоцентричную. Иные факторы и акторы – как социогенные, так и относительно или вовсе не зависимые от человека – играют колоссальную роль, часто на порядки б'oльшую, чем человечество со всей его «хитростью разума».

Вирусы в этом смысле нисколько не уступают микробам, про которые мы уже знаем, что они важны не менее, чем ружья и сталь. Но, как и микробы, вирусы – не тот противник, с которым имеет смысл меряться фаллосами, бороться за свое им признание, говоря в терминологии «Феноменологии духа». Вирус прекрасно признал клетки нашего организма в качестве благоприятной среды своего собственного воспроизводства. Но «мы» можем иметь на эти клетки другие виды; наш организм, та целостность, которую мы называем «индивидом» или «человеком», нуждается в них в другом качестве. Ибо, какими бы алло-антропными или нег-антропными ни были факторы События, само оно случается с человеком, случается человеку. Без человека не было бы никакого «цунами», а было бы механическое взаимодействие тектонических структур, вызванное физическими явлениями и вызывающее в свою очередь другие, в частности, гидравлические явления. По определению пионеров антропологии катастроф, чтобы трактовать некий феномен как катастрофу, необходимо сочетание двух условий: потенциально разрушительного агента естественного или технологического порядка и уязвимой части населения[9]. Без человека – простая игра сил природы, в которую нелепо вносить трагизм, катастрофизм или событийность. Сочетание двух упомянутых условий еще не обрекает на катастрофу. Возможны разные способы адаптации человека к потенциально разрушительной стихии, сожительства с ней. В этом, собственно, и состоит и резюме постковидной экологии. Предположительно этиологию ковида возводят как раз к нарушениям правил, дистанции, мер предосторожности в сожительстве с природой, и в частности с некоторыми видами живых организмов. Оказалось, что проблематичен сам барьер, отделяющий нас от природы («природу без нас» – от «нас без природы», «без мира»). Мы спокойно пребывали в иллюзии, что когда нам нужно одно – эта граница на замке и мы хорошо защищены от природы, а когда нам хочется другого – мы можем черпать из природы то и сколько нам угодно.

Было бы наивно полагать, что эпидемия заставит дрогнуть экологический скептицизм (который, кстати, было бы интересно проверить на корреляцию с ковид-диссидентством). Сомнение, как известно, давно стало предметом сложной маркетинговой стратегии[10]. В споре с экоскептиком (в том числе и в себе) очень соблазнительным представляется перспектива из будущего: когда всё устаканится, мы узнаем наконец, чт'o это было. «Будущее покажет!» Иногда говорят: история покажет; но, конечно, в смысле: историки будущего покажут. Не будем-де забегать вперед и предпринимать лишние действия, пусть сначала «будущее покажет» нам, как надо (было!) действовать.