Прощай, детка, прощай

– Если вы так… Смерть наступила через день-два после пропажи. На голове крупная рана от удара тупым предметом. Есть несколько синяков на руках и груди, на пояснице. Вокруг шеи была обмотана веревка или шнур, вот, остались синяки. Под ногтями грязь, кожа с подушечек пальцев содрана. Блузка разорвана, под одеждой нет нижнего белья, нет обуви. На… на внутренней стороне бедер ссадины.

 Что-то с треском ломается в руке Шакелфорда. Лицо его каменеет, выступают желваки.

– Я не… – коронер запинается, – она слишком долго была в воде, поэтому семенную жидкость мы не обнаружим. Но да, есть признаки изнасилования.

 Шакелфорд с минуту молча смотрит на тело дочери, затем моргает.

– Причина. Смерти.

– Удушье? Сначала я думал, что утопление, но воды в легких нет. Трахея цела. Ее будто закрыли в помещении без воздуха.

 Шакелфорд кивает, и на его губах медленно проступает глупая, неуместная, вежливая улыбка.

– И еще, – коронер хочет вытереть пот со лба, но замечает что-то на своих руках и неестественно, медленно их опускает. – Несколько лет назад у нее был аборт. Рубцы грубые, так что, скорее всего, подпольный. И скорее всего, ваша дочь уже не могла иметь детей.

 ***

 Видите тень на фоне желтого квадрата окна? Это Мерфи: бродит по дому и разговаривает сама с собой. Иногда поднимается в комнату дочери и перебирает керамических коровок на столике, некрасивых примитивных коровок, которых Гвендолин делала в детстве. Механически раскладывает одежду, рассматривает фотографии: Гвен в школе, Гвен на выпускном. Гвен в университете. Чего-то там не хватает, кажется Мерфи: еще одного-двух снимков из невозможного теперь будущего – Гвен в свадебном платье. Гвен со своими детьми. Гвен в…

 Иногда Мерфи спускается в гостиную и подолгу разглядывает охотничье ружье. Снимает, чистит. Вешает обратно. Раньше Мерфи обожала эту странную местную забаву, охоту на койотов, и сейчас отчаянно скучает по тем дням, по той себе, по той Гвендолин.

 Шакелфорд помог бы жене, но он в мэрии: просит осушить оросительный канал, в котором нашли тело. Увы, это Техас, апрель и 1977 год – городская служба водоснабжения откажет Шакелфорду, и следующие две недели он будет биться, обращаться, просить, угрожать, а параллельно расспрашивать свидетелей и подозреваемых. Не прерываясь на еду, сон, отдых – с легкой, непонятной и пугающей улыбкой. С лейтенантом побеседуют прихожане, соседи и служители церкви, где позже всего видели Гвендолин живой; учителя и администрация детской школы, кассиры из магазина письменных принадлежностей. Приедет снова Род на желтом кабриолете, приедет преподобный Паркер – на небесно-голубом Ford, под томные вздохи женщин у полицейского участка.

 Мы не пойдем за святым отцом, потому что его окружит стайка набожных дамочек и потому что об исповеди Гвендолин преподобный по-прежнему молчит. Лучше отправимся к оросительному каналу, где нашли тело, в тот жаркий майский день, когда Шакелфорд добьется своего и губернатор штата распорядится об осушении.

 Видите группу рабочих с лопатами? Часть устраивает запруду выше по течению, остальные строят обводной канал. Солнце припекает, оденьте шляпу. Смотрите, смотрите – вода медленно уходит, будто из ванны, из которой выдернули пробку. Обнажаются илистые берега и бетонные плиты на дне, покрытые грязью и мусором. Запах еще тот, не правда ли? Белобрысый полицейский офицер надевает резиновые, по пояс, сапоги и неуклюже спускается вниз. Разгребает руками жижу на бетонных плитах, передает находки наверх. Вскоре на прошлогодних газетах у берега появляются два резных подсвечника, диапроектор с длинным шнуром и бесцветный гребешок для волос.

 Пройдет полдня, и криминалист, которого прислали из округа, сообщит полиции, что в зубцах одного подсвечника остались частицы кожи, а диаметр шнура соответствует ширине синяков на шее Гвендолин. Шакелфорд выслушает новости с дикой сейчас, доброй улыбкой и отправит троих в местные антикварные салоны и магазины техники, а в округ – запрос на похожие нападения.

 Самому лейтенанту не дает покоя еще один вопрос: почему желтый "Бьюик" Гвендолин остался у пустыря? Шакелфорд возвращается туда ночью и ходит по округе, словно гончая, что потеряла обоняние. Стучится в ближайшие дома, расспрашивает, и везде ему открывают, кроме особняка в неоготическом стиле. Окна его черны, изнутри не слышно ни звука. Шакелфорд всматривается в неподвижную темень комнат, пока не вспоминает о похоронах дочери. Позже он осведомится в управлении о покинутом особняке и узнает, что им владеет некий Эрнест Хобб, который с 1964 в тюрьме (угрюм, туповат, убил жену за измену).

 ***

 Вы тоже пришли проститься с Гвендолин? Что ж, идем: сквозь кованые ворота, под теплым весенним солнцем – по дороге, мощеной багровым кирпичом. Кладбище волнуется, словно море, потому что люди прибывают и прибывают – тут не меньше пары тысяч человек. Посторонитесь, пропустите катафалк и остановитесь у этого орешника. Вы не видели Мерфи? Один лейтенант Шакелфорд – с неизменной легкой улыбкой, в тисках бормочущей толпы и заколоченного гроба.