Прощай, Герой (СИ)

У меня получилось. И энергию из раны начать забирать, и молнию из руки пустить, сразу же эту энергию в дело пуская. Даже помогло: «полоска здоровья» сокращаться перестала. Рана закрываться не спешила, но хотя бы постоянный урон получать я перестал.

Однако, пусть несколько лишних секунд я себе купил, что дальше? Сердце-то так и не бьётся!

Перестав поддерживать молнию, я скосил глаза и их, словно само собой притянуло то самое SSS «ядро».

Нет, ну а что? Терять-то, в принципе, нечего: самое сильное из имевшихся в моём запасе лечебных зелий уже не сработало. Не дало никакого эффекта, кроме противного шипения на краях раны и темного дымка, что потянулся от него к небу.

Клин клином, как говорится…

И вот я лежу на горячем, если не сказать огняном, песке на дне постепенно заполняющегося водой кратера-воронки ядерного взрыва. На меня сверху сыплется земля. Темно, как у негра в жопе, так как «ядерный гриб» надо мной ещё и не думал даже начинать рассеиваться или смещаться. Как-будто мне мало падающих комьев земли, я посыпаю свою грудь пеплом Босса. Особенно густо — так и не закрывшуюся рану. Потом с размаха, рывком, чтобы не передумать, хватаю SSS-ранговое «ядро» и запихиваю его в эту рану. Потом «активирую». Хотел бы сделать это на выдохе, но — сердце не бьётся, лёгкие не работают. Вообще, с трудом себе представляю, за счёт чего всё это время, мог двигаться. Ни дать, ни взять — та самая Легендарная Воля Превозмогатора, гнущая под себя реальность.

Я жаловался на анестезию кинжала?

Я был недоволен тем, что ничего не чувствовал?

Мне не хватало боли? Да?

Ха: получите — распишитесь! Кушайте, не обляпайтесь…

Стоило «ядру» «активироваться», как я получил весь комплект ощущений оптом, одним единым разом и куском.

Хотелось орать, да воздуха в легких не было. Да и боль прострелила настолько сильная, что буквально парализовала. Оставалось только раскрывать рот и пучить глаза под маской.

Да — маску я не снимал: светлее-то вокруг со времени смерти Босса не стало. Да и кислорода не прибавилось. Тот, который был раньше, выжгло взрывом, а новый накопиться ещё не успел. Куда уж тут без маски-то.

Боль нарастала, хотя, казалось бы, куда ж больше-то? Поле зрения сужалось. Взгляд мутнел. Последнее, что я увидел перед тем, как потерял саму возможность видеть: это свет, рвущийся вверх, пыльными лучами от моей груди, и зелёные цифры хронометра маски.

13:13 сообщали они мне…

* * *

Глава 3

* * *

Темнота. Нет ничего в этом мире. И нет самого мира. Ничего. Кроме четырёх зелёных цифр и одного двоеточия, разделившего эти четыре знака на две пары по два. Мерно мигающего двоеточия.

20:22

Такие вот четыре цифры и двоеточие. Зелёные. Стилизованные под старые «телеграфные» цифры. Под те самые, которые надо было определённым образом составлять из маленьких палочек, заштриховывая их на специальном контурном рисунке по данному выше образцу, чтобы получился почтовый индекс на конверте. Почти такие же потом были на старых электронных часах с «жидко-кристаллическим экраном». У той же «Электроники» и ей подобных.

Позднее, такой шрифт очень часто применялся для обозначения времени везде, где только можно: на электронных табло, в калькуляторах, в телевизоре, даже на экранах смартфонов. Как минимум один «скин» с такими цифрами есть, наверное, в каждом из них…

Наверное. Точно не знаю. В моём был…

Мерно и спокойно, без резкости или неприятных переходов, мигало двоеточие. С очередным его погасанием и возвращением, одна из двоек поменялась на тройку.

Стало: 20:23.

Цифры были. А больше ничего не было. Ни света не было, ни тени. Ни неба, ни земли. Ни верха, ни низа. Ничего. Главное: больше не было боли.

Собственно, её отступление и позволило мне хоть как-то начать мыслить и обращать хоть на что-то ещё внимание.

Боли не было. Тела не… хм, а вот тело-то как раз было. Я его чувствовал. Мог управлять им и даже потрогать себя в разных местах. Что я и не преминул тут же сделать. Руки, ноги, голова, спина, задница, член, яйца — всё на месте. Уже некая позитивная информация, хотя бы как-то пытающаяся перевесить негатив того, что я не вижу того, что щупаю. Того, что я вишу непонятно где, непонятно в чем, там, где нет больше ничего: ни света, ни ориентиров, ни земли.

Я могу потрогать себя, но сколько не шарил вокруг, ничего больше коснуться так и не смог. В какой-то момент даже решил было удариться в панику, но передумал. В конце-то концов, чего паниковать? Подумаешь, ничего нет. Я же есть. А ничего — это означает, что совсем ничего, то есть, и угрозы нет, и опасности. А значит, что вместо того, чтобы паниковать, гораздо лучше и приятнее расслабиться.

Цифра опять поменялась. Теперь стало: 20:24.

Я висел в «ничто». Расслаблялся и наслаждался отсутствием изматывающей пульсирующей боли, которая терзала меня всю прошлую вечность. Отдыхал от неё и телом, и разумом.

Цифра снова поменялась. Стало: 20:25.