Прощай, Грушовка!

Перехожу Грушовскую улицу. Слева видна школа. Здание целое, только окна выбиты. Завернула во двор. Никого. Валяются книжные шкафы с поломанными дверцами, классные журналы, тетради, бумага. Подошла ближе, подняла бумажку: метрика, свидетельство о рождении мальчика 1933 года. Наверное, первоклассника. Я подумала: «Может, и моя метрика где-нибудь здесь валяется, и Витина?» Я стала перебирать бумаги. Вскоре в руках у меня были свидетельства о рождении Пети Новикова, моего одноклассника, Васи Коршикова, нашла метрику Нели Ходуновой, моей пионервожатой, свою, Витину.

Потом спохватилась: что ж это я беру чужие документы? А вдруг ребята придут сюда, будут искать свои метрики? И что будет, если кто-нибудь увидит меня сейчас за этим занятием?

Я поспешно вышла за школьные ворота. Оглянулась: никого не видно. Я спрятала метрики в карман и пошла к Полозовым.

Толя во дворе лопатой копал землю, рыл небольшой окоп. Он укладывал доски в яму, стараясь, чтобы они не торчали над землей. Доски носили из сарайчика Витя со Славиком.

— Что это вы делаете?

— Да вот Оля чуть не свалилась в яму. Носится по двору. Так мы решили положить сверху доски.

Толя не договорил, посмотрел на окоп, на меня, на Витьку и Славку, хлопнул себя рукой по лбу.

— Вот голова! Зачем же мы делаем это? — Он переложил доски на край ямы. — Вот же голова, — повторил он. — Доски нужно положить ниже, а сверху засыпать землей и замаскировать. Получится тайник. Понимаешь, Витька, у нас будет тайник. Сюда можно спрятать что хочешь.

— Где вторая лопата?

— В сарае поищи, — ответил Славка.

Витя сбегал за лопатой и с азартом стал копать.

Я вошла в дом. Евдокия Емельяновна выглянула из кухни, оттуда доносилось шипение примуса.

— Это ты, а я думала, Афанасьевич вернулся.

— Я за ним пришла. Его папа зовет.

— Еще утром на какую-то регистрацию поплелся. Говорил, только поглядит, что это такое, и тут же вернется. Пока не вернулся.

— Когда вернется, пусть к нам зайдет.

— Ладно, скажу.

В это время началась стрельба. Выстрелы доносились со стороны товарной станции. Я выскочила во двор. Славка и Витя бросили окоп, побежали к железной дороге. Я помчалась следом за ними.

Витя обернулся ко мне и погрозил кулаком:

— Сейчас же домой.

Я боялась только отстать от них — бегают они быстрее меня. Я не думала об опасности, о том, что впереди, куда мы бежим, стреляют. Мне казалось: если Витя рядом, со мной ничего не случится. Он сильный, большой, защитит меня. Все же я отстала. Когда завернули за дом, я совсем потеряла их из виду.

— Ви-итька! — испуганно закричала я.

Глаза мои искали только брата. И только когда я увидела его, передо мной открылось зрелище.

По дороге шли, нет, не шли — тянулись, едва переставляя ноги, люди, одни мужчины. Длинная, без конца растянутая колонна. Кто еще мог идти, обходили людей, лежавших прямо на дороге или на обочине, у самого тротуара. Они шли босые. У одних головы были перевязаны грязными бинтами, у других сквозь разорванные на груди гимнастерки тоже виднелись грязные бинты.

Мертвые лежали так, будто на минутку прилегли отдохнуть, будто споткнулись, упали и вот-вот опять поднимутся. Юноша чуть постарше Вити пронизывал меня насквозь невидящими очами.

Я догадалась, что это пленные, они были в военной форме. Их одежда превратилась в лохмотья. Раненые руки подвязаны веревками. Еще хуже было тем, кто ранен в ноги. Неловко опираются они на палки, на плечи идущих рядом товарищей. И человек, передвигавшийся из последних сил, падает на мостовую…

На тротуаре стояли женщины. Трудно было определить их возраст. В темных, старушечьих платках, сдвинутых на лоб, в длинных юбках, все они казались далеко не молодыми. Как и мы, они глядели на пленных с жалостью. Но что они могут сделать? Как помочь? Пленные окружены фашистами с автоматами, рядом с конвоирами бегут злые овчарки, в любую минуту готовые кинуться на того, кого укажет хозяин.

Вдруг одна из женщин громко закричала:

— Коля! Коленька! — и бросилась к конвоиру. — Мой ман[2]! Отпустите моего мана, пан!

Пленный стал пробираться навстречу женщине. И удивительно: в него не стреляли. Он и женщина стояли на тротуаре обнявшись, а колонна шла дальше.

Возвращались мы домой все вместе. Витя держал меня за руку. Толя, нахмурясь, помалкивал, а Славка бормотал:

— Гады, фашисты проклятые. В кого стреляют? Больных, раненых убивают.

4

Позавтракали драниками. Мама напекла их из тертого картофеля, муки и крапивы. Пили чай без сахара.

— Как жить дальше? Что есть будем? — вздыхала мама. — И керосин кончается.

Отец был настроен более оптимистически.

— До осени с немцами расправимся! Вот начнутся дожди, они на наших дорогах со своей техникой и засядут. Погубят их наши дороги. Вот увидишь…

Половину лепешки я спрятала в карман, чтобы потом съесть, и нащупала там метрики. Достала, развернула.

— На, это твоя, — подала Вите его метрику.

Он глядит на метрику, точно она свалилась с неба.

— Где взяла?

— В школе.

Увидел в моей руке еще несколько бумаг.

— Покажи.